Духовные школы России всегда находились в поле зрения царской власти. В XVII веке эти школы были начальными (1). В 80-х годах XVII века была учреждена Славяно-греко-латинская академия, которая позднее стала прототипом Московской ду­ховной академии.

Инициатива по ее открытию принадлежала патриархии (2). Со времени издания «Духовного регламента» в 1721 году открытие духовных школ стало государственным де­лом. Одержимый идеей просвещения, Петр I задался целью повысить образовательный уровень русского духовенства. Одно­временно с этим первый император России положил начало разрушению сословного устройства, без чего было невозмож­ным вмешательство государства в дела духовных школ. В частно­сти, по указу императора в 1723 году необходимо было собрать из всех монастырей «молодых монахов для научения какого ка­ких наук возможно во оныя Славяно-греко-латинские школы». Среди 360 слушателей Славяно-греко-латинской академии было только 120 представителей духовного сословия, то есть одна треть учеников (3). На гребне волны реформ в области образова­ния при Петре I появились и новые духовные школы - семи­нарии, в которые также набирали детей не только священнос­лужителей. Первая духовная семинария была учреждена Феофа­ном Прокоповичем в собственном доме в Петербурге в конце 20-х годов XVIII века. В ней преподавались богословские и об­щеобразовательные предметы (древние языки и математика). Позднее такие семинарии появились в Черниговской, Ростовс­кой, Новгородской, Тобольской и Владимирской губерниях. При Екатерине II их учебная программа расширилась за счет введе­ния истории и географии. Много было сделано для развития духовного образования в XVIII веке, но единых правил препо­давания в семинариях не было. Не была сформирована и госу­дарственная система управления образованием в России.

Государство осуществляло управление школами нерегуляр­но. Материальные условия их существования зависели в основ­ном от возможностей частных лиц, добровольно взявших на себя обязательства по их содержанию.

В век секуляризации церковного и монастырского имуще­ства правительство неоднократно делало попытки финансиро­вания училищ из государственной казны. Идея государственно­го финансирования возникла в 1737 году, но практического воплощения она тогда не получила. В 1740 году были разработа­ны штаты для Новгородской и Александро-Невской семинарий. Эти семинарии содержались государством. Но для других семи­нарий не хватало государственных средств. Императрица Елиза­вета Петровна решила материальную проблему возвращением церковных и монастырских вотчин прежним хозяевам. Но Ека­терина II в 1764 году вновь вернула эти вотчины в государствен­ную казну и проблему материального содержания училищ сно­ва сделала государственной.

Свое решение императрица обосновала в инструкции Ко­миссии о церковных имениях. Она написала, что «прошло уже 40 лет, как стали оне заводиться, а все еще до сих пор плохи. Семинарии состоят в весьма малом числе достойных и надежных учеников, в худом учреждении для наук и в бедном содержа­нии; семинаристы... обучаются... от неискусных учителей... не зна­ют истории церковной, ни гражданской... Набираются они в семи­нарии большей частию неволею и содержатся без разбора» (4).

Руководствуясь инструкцией Екатерины II, правительство предприняло несколько практических шагов как по материаль­ному содержанию духовных школ, так и по подготовке для них учителей. Над проектом предстоящих преобразований по пору­чению Екатерины II работали три митрополита - Платон, Гав­риил и Иннокентий. Их проект был составлен и утвержден им­ператрицей в 1766 году. На основании этого проекта было пред­ложено преобразовать Московскую академию в духовный уни­верситет, открыть четыре «большие» семинарии в Новгороде, Петербурге, Казани и Ярославле с расширенным курсом обу­чения за счет введения в учебную программу новых предметов. Среди новых предметов были французский, немецкий, еврейс­кий языки, геометрия, тригонометрия, физика, метафизика, полемическое богословие и толкование Священного Писания. В других епархиях предполагалось открыть «малые» семинарии с меньшим курсом обучения для воспитания кандидатов на цер­ковные должности. В проекте также было предусмотрено откры­тие при монастырях в каждой епархии «по 2-3 малые гимназии с первоначальным образованием для приготовления учеников к семинарии и для обучения народа». Планировалось открыть «нештатные школы грамотности при благочиниях». Для духов­ных школ были разработаны штаты, на основании которых каж­дая «большая» семинария получала от государства на свое со­держание по 2000 рублей в год. Но для «малых» семинарий и низших духовных училищ штаты не были разработаны. Тем не менее при Екатерине II число духовных школ заметно увеличи­валось. Семинарии открывались не только в уже названных круп­ных городах, но и в Астрахани, Севске, Полтаве, Иркутске, Тамбове, Слуцке, Минске и т. д. К концу правления Екатерины II в Российской Империи было 26 духовных школ. В них училось 6 тысяч учеников. Для них Екатерина II повелела выделять из го­сударственной казны ежегодно по 38 000 рублей (5).

Со временем возникла необходимость формирования цен­трализованной системы государственного управления училища­ми. Эту проблему осознала Екатерина II и в 1762 году повелела правительству разработать единый устав образования в России. Ее указ вызвал большое сопротивление как в духовных, так и в светских кругах, потому что Екатерина II не отразила в нем специфики духовного и светского образования. В указе шла речь просто о народном образовании. По этой причине он не был выполнен. В 80-х годах Екатерине II все же удалось учредить Комиссию по народным училищам, которая и разработала еди­ный для всех училищ устав. Он был высочайше утвержден в 1786 году. Была принята единая программа обучения для духов­ных и народных училищ. Екатерина II отменила телесное нака­зание учеников. Выпускникам духовных семинарий было пре­доставлено право выбора между церковной и светской служба­ми (6).

В 1788 году Александро-Невская семинария была преобра­зована в главное училище для подготовки учителей из выпуск­ников «малых» семинарий и гимназий. При Павле I «малыми училищами» стали называться и приходские уездные школы, которые открывались не при монастырях, а при церквах или в доме священника. Число «малых училищ» в России продолжало увеличиваться. При Екатерине II они были открыты в 31 губер­нии, а также в Немецкой управе, Уфимском приказе, в городе Черкасске Войска Донского и Таврической области. Павел I в свое короткое правление продолжал открывать «малые учили­ща» в Малороссийском и Подольском приказах, в городе На­рве. К концу XVIII в. их стало в России 115. В 1797 году на базе Казанской духовной семинарии была учреждена академия (7).

Таким образом, к началу XIX века в Российской Империи функционировали три духовные академии (Киевская, Москов­ская и Казанская), а также 36 духовных семинарий. «Малые» училища не имели четко выраженной причастности к светско­му или духовному образованию. Гимназии, как и церковно-при­ходские школы, могли открываться усилиями не только светс­кой уездной власти, но и епархий.

Государственные субсидии для училищ при Павле I дос­тигли 180 000 рублей в год. Но этих денег, как и прежде, хвата­ло на содержание лишь высших учебных заведений. «Малые» училища продолжали функционировать «за счет монастырей или самих учащихся». Нередко они закрывались из-за отсутствия средств на их содержание.

К концу XVIII века оставались нерешенными вопросы и по организации внутренней жизни духовных школ. В частности, «малые» училища на протяжении всего века так и не получили специальной программы обучения, полного устава и точных правил взаимосвязи их с высшими учебными заведениями.

В связи с европеизацией просвещения в России в школах все больше внимания уделялось латинскому языку. Церковно­славянский и греческий языки «преподавались плохо». Но служба в Русской Православной Церкви традиционно велась и на этих языках. Поэтому потребность в знании священнослужителями греческого и церковно-славянского языков для церкви обостря­лась.

Из-за отсутствия строгой субординации между училища­ми многие семинарии сочетали в себе низшую, среднюю и даже высшую ступени образования. Также обстояло дело и с духов­ными академиями (8). Комиссия по народным училищам, обра­зованная Екатериной II, занималась учреждением училищ, но

не управлением и контролем над ними.

Став преемником государственной политики в области духовного образования, Александр I внес свой вклад в дело развития духовных школ и управления ими. Однако он и его Негласный комитет в первые годы XIX века не проявили спе­циального внимания к проблемам духовных школ Русской Пра­вославной Церкви. В Манифесте от 12 марта 1801 года 26-лет­ний император, обещая царствовать по заветам и сердцу Вели­кой Екатерины, упомянул о просвещении России в целом. Не разделяя школы на светские и духовные, он обещал развивать народное образование. Продолжался процесс учреждения «ма­лых» училищ в еще не охваченных им губерниях. В 1802 году эти училища были открыты в Тульской, Псковской и Орловской губерниях. В 1803 году их учреждение состоялось в Новгородс­кой, Могилевской, Киевской, Кавказской и Харьковской гу­берниях.

Вместе с тем приверженность Александра I к «законности и порядку» заставляла его способствовать не только открытию новых школ, но и вынашивать идею организации линейной системы управления учебными заведениями в России. По мне­нию императора, эта система хороша тем, что она могла ус­пешно функционировать без постоянного вмешательства мо­нарха и вышестоящих чиновников (9). Но и в этой идее пока не наблюдалось приоритетного отношения правительства Алексан­дра I к духовному образованию.

В 1802 году было учреждено Министерство народного про­свещения, а в следующем - упразднена Комиссия народных училищ. На ее базе было образовано Главное Правление учи­лищ при Министерстве народного просвещения. В обязанности Правления уже входило не только учреждение новых училищ, но и управление всеми школами в стране.

1. Именной указ «Об устройстве училищ»

26 января 1803 года Александр I издал именной указ «Об устройстве училищ». В нем император концептуально сформу­лировал задачу создания централизованной структуры управ­ления народным просвещением в России. Накануне выхода этого указа над данной проблемой работало учрежденное императо­ром Правление училищ. В документах Правления сказано, что по просьбе императора члены этого органа предварительно со­ставили совместный доклад «Об устроении и распространении наук в Империи Нашей» (10). Затем доклад послужил основой именного указа от 26 января 1803 года.

Именной указ был адресован Сенату с требованием «со­общиться» с Синодом и выработать совместное решение по развитию училищного образования. Предложения по отдельным аспектам этой проблемы уже были изложены в указе.

Одно из предложений касалось деления училищ на 3 вида: приходские, уездные (или гимназии), а также университеты. Здесь же было выражено требование, что «всякий церковный приход или два прихода вместе... должны иметь хотя бы одно приходское училище» (11). Попечительство над ними в казен­ных селениях доверено было приходскому священнику и одно­му из почетнейших жителей прихода. В помещичьих селениях, говорится в указе, училища должны находиться под попечи­тельством самих помещиков. В главе II указа («О распоряжениях училищ по учебной части») учителями в приходских училищах рекомендовано было быть священникам и церковнослужите­лям.

Синод должен был осуществлять контроль за их наставни­чеством и преподаванием и следить, «дабы... в непродолжитель­ном времени сие произведено было... без малейшего отягоще­ния, как для священников, так и для прихожан». Другими сло­вами, учиться в этих училищах было рекомендовано в свобод­ное от работы и службы время. Соответственно этому условию был определен и срок обучения в приходских училищах. Он на­чинался осенью после окончания полевых работ и завершался перед началом этих работ в следующем году. За порядком в при­ходских училищах рекомендовано было наблюдать смотрителю того уезда, к которому они относились, контролировать и уп­равлять ими было велено смотрителям либо университета, либо губернского директората училищ.

В указе была определена и трехступенчатая форма обуче­ния. В уездные и губернские училища принимались выпускники приходских школ, а после их окончания можно было продол­жить учебу в университете. Упомянуто здесь и о духовных семи­нариях как учебных заведениях, которые готовили учителей для начальных школ. Пригодными для этой цели были названы две

семинарии - Санкт-Петербургская и Московская.

В указе давались общие предложения по формированию учебной программы для каждого вида училищ. В приходских школах рекомендовано было обучать учеников чтению, письму и первым действиям арифметики, «наставлять в началах закона Божьего и в благонравии в обязанности к государю, начальству и ближнему».

В уездных и губернских училищах должны были изучать грамматику русского и местного языков (польского, немецкого и т. д.), сокращенную географию, историю, первоначальные основы геометрии и естественных наук. Здесь также предусмат­ривалось изучение Священного Писания и истории для нрав­ственного воспитания человека и гражданина. Помимо всего про­чего, слушатели этих училищ должны были получать практи­ческие знания, «полезные местной промышленности и потреб­ностям края». Определение предметов по практическим знани­ям возложено было на уездное и губернское начальство.

В учебные программы университетов были заложены став­шие уже традиционными знания по богословским предметам, которые, как сказано в указе, должны были преподаваться ду­ховными особами, закончившими духовную академию. Реко­мендовать их в университеты и контролировать их деятельность обязывался Синод. Надзор за преподавателями всех остальных предметов во всех училищах должно было осуществлять собра­ние университета, которое помимо этого занималось присвое­нием учителям чинов и классов (12).

Таким образом, именной указ от 26 января 1803 года отра­зил желание Александра I продолжать и укреплять тенденцию «просвещенного века» в области развития образования в Рос­сии, не разделяя его на светское и духовное. В связи с этим были сохранены принципы единства гражданского обучения и двойной административной опеки над училищами. За учителей в приходских школах и за преподавание богословских предме­тов во всех учебных заведениях был ответственен Синод. Общий контроль и надзор за училищами осуществляла светская адми­нистрация в лице смотрителей университета или губернского училища. Тем не менее этот указ вносил новизну в управление учебными заведениями, поскольку содержал предложения по формированию централизованной структуры управления народ­ными школами. На вершине предложенной линейной структу­ры управления стояло Министерство народного просвещения.

В указе императора почти ничего не сказано о месте и роли семинарий и духовных академий в предложенной структуре. Преобразования Екатерины II в области управления этими учеб­ными заведениями оставались незыблемыми. Духовным семи­нариям было уделено больше внимания в других именных ука­зах Александра I. Указ от 17 июля 1802 года посвящен внедре­нию в семинарские учебные программы медицинских знаний. Император обязывал Синод ввести в учебную программу семи­нарий предметы по медицине. Необходимость этой меры Алек­сандр I мотивировал так: «Известно, что в селениях, где нет врачей, по невежеству, закоренелому обычаю... и по приемам пользования болезней... часто самые легкие припадки делаются смертоносными. Желая открыть поселянам помощь, я признал за благо возложить сию обязанность на духовенство» (13). Воз­ложенная императором обязанность на духовенство по меди­цинскому обслуживанию населения также соответствовала духу петровских и екатерининских времен и не несла в себе никакой новизны. Но за этим указом последовали практические меры правительства.

На основании известного именного указа Синод принял постановление, датированное 24 июля 1802 года. Оно относи­лось ко всем духовным семинариям. В нем предписывалось от­правлять в медицинские институты по 50 человек из каждой семинарии. Эта мера обеспечивала решение задачи. В конечном итоге в епархиях появились собственные медики - практики и учителя «врачебной науки». Для более оперативного исполне­ния указа императора Синод соединил свои усилия с Государ­ственной Медицинской Коллегией. Последняя пообещала со­ставить краткие наставления по простейшим лечениям. Синод брал на себя обязательство разослать их во все училища, в том числе и семинарии, а также во все сельские церкви для практи­ческого использования. Отсутствие среди духовенства лиц, вла­деющих медицинскими навыками, восполнялось и тем, что Медицинская Коллегия на первых порах согласилась отправ­лять на преподавательскую службу в духовные семинарии своих специалистов по медицине (14).

Так Синод решил сиюминутные и на дальнюю перспекти­ву задачи по распространению медицинской культуры среди населения. Но это обстоятельство кардинально не меняло усто­явшегося статуса духовных семинарий как учебных заведений по подготовке учителей начального обучения. О духовных ака­демиях в первых указах Александра I не говорилось вовсе.

Главной целью именного указа от 26 января 1803 года было определение приоритетов в деле дальнейшего развития образо­вания в России. Один из них касался преемственности учебных программ училищ всех уровней, другой - развития государст­венной помощи и контроля за училищами через смотрителей уездов и университетов. Статус смотрителя находился в зависи­мости от масштабов самого училища. Например, за приходскими школами наблюдал уездный смотритель, за всеми остальными - смотрители университетов и губернские директора училищ.

Эта главная цель, концептуально сформулированная в ука­зе, делает его новаторским, хотя она и основана на традицион­ных заботах императорской власти об образовании народа.

На основании этого указа начался также процесс форми­рования университетских округов, где духовное образование было частью народного (15). Строго говоря, понятие «духовное образование» на этом этапе не имело какой-то своей особой сущности. Оно относилось ко всему образованию в целом. Ду­ховные школы могли открываться даже при университетах. Так, по высочайше утвержденному мнению Государственного Сове­та от 9 июля 1809 года была учреждена духовная семинария при Виленском университете. В ее обязанности входила подготовка учителей и организаторов для приходских школ западных учеб­ных округов империи, где преобладало католичество (16).

В других регионах России открытие новых духовных семи­нарий в это время не наблюдалось. Но здесь открывались и вос­станавливались приходские и уездные училища. В частности, в штате по Санкт-Петербургской губернии от 24 июня 1805 года было указано 18 вновь открытых приходских училищ (17). Более того, этот процесс восстановления начался на несколько лет раньше указа императора.

В историко-статистических сведениях по Новгородской епархии сказано, что в 1801 году открыто Тихвинское приход­ское духовное училище, в 1802 году - Александро-Свирское. В этом же 1802 году была возобновлена учеба в Кирилловском духовном училище, открыты училища в Спасском, Старорус­ском и Каргопольском монастырях. В 1805 году возобновило свою работу некогда запущенное и забытое древнее Новгородское училище при архиерейском доме (18).

В целом сведения об открытии или восстановлении цер­ковно-приходских школ, а также «малых» училищ при монас­тырях и архиерейских домах в Великороссии представлены в архивных материалах довольно скудно. Причиной стало не только отсутствие специального внимания правительства к проблемам Русской Православной Церкви, но и неспособность православ­ного духовенства, в результате секуляризации церковного иму­щества, адекватно реагировать на призывы Александра I под­нять народное образование на более высокий уровень. Более или менее результативно принимали участие в правительствен­ной программе церковные архиереи столичных и соседних к столичным городов и епархий.

Существовала и другая причина отсутствия активности в деле развития образования на местах. В постановлении Сената от 31 января 1805 года «Об учреждении сельских приходских училищ и о преподавании в оных учения священно-церковно- служителями», которое было составлено на основе донесения министра народного просвещения графа П.В. Завадовского, ска­зано, что учреждение сельских приходских училищ очень за­труднено. Причиной тому было большое сопротивление поме­щиков, которые вопреки указу императора не желали быть по­печителями приходских училищ в своих вотчинах и тем самым не способствовали обучению своих крестьян грамоте и закону Божьему (19).

В отличие от приходских школ, попечительство над уезд­ными и губернскими училищами представлено в документах достаточно подробно, но в основном также по западным про­винциям империи (20).

В юго-восточных провинциях России попечение над уезд­ными училищами и гимназиями брали на себя по известным причинам светские организации и общества. Например, гимна­зии и уездные училища были на попечении Войска Донского. В 1805 году Войско Донское выделило для гимназии на своей тер­ритории 5650 рублей, для уездного училища - 1250 рублей. Дворянское общество Пензенской губернии выделяло на со­держание гимназии 2250 рублей в год (21). Часть материальных затрат на семь уездных училищ Санкт-Петербургской губернии взяло на себя Общество Призрения.

В первые годы XIX века на учреждение и развитие учи­лищного образования государственные субсидии были немалы­ми. Одним из способов материальной поддержки учебных заве­дений государством являлся «эдукационный фундуш» (22). Он применялся по всей России, но в данный период времени боль­ше всего в западных провинциях.

Общая ежегодная сумма затрат на программу развития учи­лищного образования в первые семь лет правления Александра I составила 852 600 рублей. Сюда вошли денежные средства как государственные, так и общественные (католических орденов, православной церкви, дворянских обществ в округах, Войска Донского и т. д.), а также личные пожертвования духовных и светских особ. Из этой суммы тратилось: на 43 гимназии - 259 480 рублей, на 422 училища, за исключением приходских, - 586 680 рублей и на коммерческую гимназию в городе Одессе - 6500 рублей. На аппарат управления университетскими округами ежегодно расходовалось 45 440 рублей (23).

Таким образом, в первые годы XIX века правительство Александра I уделяло большое внимание проблемам образова­ния, но мало уделяло внимания духовным учебным заведениям. Была открыта лишь новая духовная семинария при Виленском университете.

На других территориях Российской Империи вопросы уп­равления духовным образованием и церковной жизнью пока оставались нерешенными. Открытие новых духовных школ, в основном уровня «малых» училищ, носило здесь неорганизо­ванный, стихийный характер по причине недостаточных мате­риальных возможностей православного духовенства.

Правительство пыталось решать материальные проблемы учебных заведений двумя способами, то есть за счет государства и общественности. Общественность, взявшую на себя попече­ние церковно-приходских, уездных и губернских училищ, пред­ставляли католические монашеские ордена, католические цер­кви, отдельные ксендзы и представители православного духо­венства, светские дворянские общества и отдельные светские особы. Попечителем учебных заведений было и Войско Донское.

Среди принявших участие в решении материальных про­блем учебных заведений в самом невыгодном положении ока­залась Русская Православная Церковь. В связи с секуляризацией церковного имущества еще в XVIII веке она не имела необхо­димых средств для этой цели.

Российские помещики не очень охотно шли на материаль­ные затраты по содержанию церковно-приходских и уездных школ для своих крепостных крестьян.

Вместе с тем государство выделяло денежные средства толь­ко на содержание высших учебных заведений и «больших» се­минарий. Они находились на полном государственном обеспе­чении.

«Малые» училища зависели от возможностей отдельных православных архиереев и священников. Это делало их уязви­мыми с материальной стороны. Возникла необходимость осо­бого внимания к проблемам православной церкви и духовных школ в ее епархиях и митрополиях. Эта необходимость была осознана правительством Александра I уже в 1807 году.

2. Доклад Особого комитета «О усовершенствовании духовных училищ»

Правительство Александра I пришло к пониманию этой проблемы во многом благодаря таким церковным архиереям, как Евгений Болховитинов. И.К. Смолич пишет, что «подлин­ным инициатором реформы следует считать, как это теперь установлено, епископа Старо-Русского викария Новгородской епархии Евгения Болховитинова (1767-1837), впоследствии мит­рополита Киевского (1822-1837)» (24). Евгений Болховитинов был образованным человеком. В свое время он окончил Воро­нежскую семинарию, затем Московскую духовную академию. Одновременно с учебой в академии он посещал лекции в уни­верситете, отличался знанием французской литературы, под­держивал тесные связи с кружком Новикова. Будучи Новгород­ским викарным епископом, он имел возможность обсуждать проблемы духовного образования с Новгородским и Петербур­гским митрополитом Амвросием (Подобедовым), который очень интересовался вопросами педагогики (25). Результатом этих бе­сед стало «Предначертание» реформы, составленное Евгением Болховитиновым по поручению митрополита (26). В своих «Пред­начертаниях» Евгений Болховитинов выступал «за сокращение роли латыни, в том числе в преподавании философии и бого­словия, а также за придание академическому образованию бо­лее научного, нежели дидактического характера. Академии дол­жны были, подобно университетам, стать центрами духовных учебных округов и приобрести полномочия по надзору за ду­ховными школами высшей и низшей ступени, а также в облас­ти духовной цензуры... Идеи “Предначертания” вполне соот­ветствовали взглядам Александра I и Синода» (27). Существен­ным недостатком этого документа было отсутствие в нем пред­ложений по организации прочной и постоянной материальной базы духовного образования. Митрополит Амвросий попросил автора «Предначертания» изложить свою точку зрения по воп­росу преодоления материальной бедности духовных учебных за­ведений. Но Евгений Болховитинов не был компетентен в этих вопросах и попросил митрополита освободить его от работы над проектом реформы духовного образования (28). Митропо­лит пошел ему навстречу и поручил эту работу Астраханскому епископу Анастасию Братановскому. Но 9 декабря 1806 года Ана­стасий Братановский умер от чахотки и не завершил поручен­ное ему дело (29).

Учитывая неудачи индивидуальной работы над проектом преобразований духовных школ, Александр I 29 ноября 1807 года подписал указ, в котором были изложены главные мотивы реформирования духовных школ. Основной причиной рефор­мирования стало дальнейшее развитие духовного образования в Российской Империи, которое требовало к себе внимания правительства. Это внимание было обусловлено необходимос­тью «воспитания юношества... на правилах благонравия и хрис­тианского учения». В указе было подчеркнуто, что данный воп­рос всегда находился в центре внимания прежних российских правительств, а он, император Александр I, желал «вяще ут­вердить и распространить существующие ныне по сей части ус­тановления» (30).

Этим же именным указом Александр I учредил Особый комитет и назначил его состав. В Комитет вошли: обер-проку­рор Синода князь А.Н. Голицын, первый член Синода митро­полит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий (Подо- бедов), члены Синода епископ Калужский и Боровский Фео- филакт (Русанов), духовник государя протопресвитер Сергий Краснопевков и обер-священник Армии и флота Иоанн Дер­жавин. В Особый комитет был назначен также статс-секретарь М.М. Сперанский (31). В целом вновь учрежденный Комитет со­стоял из 4-х духовных и 2-х светских особ. Особый комитет в лице назначенных сановников обязан был представить импера­тору доклад, который бы содержал программу по дальнейшему развитию духовных училищ. Основная работа по составлению доклада была сделана М.М. Сперанским. Другие члены Особого комитета принимали участие в согласовании тех или иных его позиций, которые основывались на практическом опыте фор­мирования университетских округов. Иначе говоря, идея Евге­ния Болховитинова о реформе духовных училищ по принципу университетских округов легла в основу доклада Особого коми­тета, основным автором которого является М.М. Сперанский.

Доклад Особого комитета «О усовершенствовании духов­ных училищ» был написан к июню 1808 года (32). Он состоял из четырех частей. Первая часть названа «О духовных училищах», вторая часть - «О содержании церковных причтов», третья - «О исчислении сумм по усовершенствованию духовных училищ и содержанию церковного причта». Последняя, четвертая часть озаглавлена «О способах поставления исчисленных сумм». Пер­вая часть доклада посвящена учебным программам духовных училищ, системе государственного контроля над их выполне­нием. В последующих трех частях доклада дана программа мате­риального содержания как училищ, так и церковных причтов. В докладе также высказано предложение об учреждении при Си­ноде Комиссии духовных училищ как главного административ­ного органа управления ими.

Помимо краткой истории развития духовных школ в Рос­сии в первой части доклада указаны причины необходимости реформ в этой области. Одной из них названо отсутствие полно­го устава духовных училищ, неопределенность их взаимосвязи и взаимозависимости, неопределенность функции духовных академий в этой связи. Другой причиной стало отсутствие в учеб­ных программах должного внимания к древнегреческому и цер­ковно-славянскому языкам, знание которых было необходимо для церковной службы. Третьей причиной названо убогое со­держание «училищных домов, учителей, библиотек», отсутствие средств на приобретение учебных пособий и на содержание 1000 неимущих учеников (33).

Согласно выявленным причинам были сформулированы и задачи по преобразованию духовных школ. Сказано, что «ду­ховные училища должны иметь особенное управление», что оно «должно быть централизованным во главе с окружными акаде­миями» по образцу уже созданных университетских округов.

Вторая часть доклада, «О содержании церковных причтов», содержит статистические сведения об общем количестве церк­вей в России и их доходах. В этой части говорится, что из 26 417 церквей по всей империи только 185 причтов имели доход до 1000 рублей в год. Основная часть от общего количества церквей располагала годовым доходом от 50 до 150 рублей. А некоторые причты не имели даже и 10 рублей в год (34). Материальная убогость церквей, показанная в докладе, убеждала в их неспо­собности самостоятельно содержать духовные училища. Необ­ходима была программа по улучшению материального положе­ния церквей и по закреплению выпускников духовных училищ на службе в церкви.

В докладе предлагалось создать единую систему деления духовенства и церквей на классы. Церковные причты с учетом их годового денежного дохода было предложено разделить на 4 класса. К 4-му классу относились причты с доходом не менее 300 рублей, а к 1-му классу - до 1000 рублей. Остальные при­чты с годовым доходом менее 300 рублей было предложено при­крепить к более обеспеченным.

Служебные места в церквах также было предложено разде­лить на классы по образовательному цензу. К высшему уровню принадлежали служебные места церквей епархий первого раз­ряда. К ним относились Новгородская, Санкт-Петербургская, Тобольская, Псковская, Вологодская, Астраханская, Иркутс­кая и Пермская епархии. Настоятелями и священниками церк­вей этих епархий могли быть только выпускники духовных ака­демий. Служебные места второго уровня были определены в цер­квах епархий второго разряда. К епархиям второго разряда при­надлежали Московская, Ярославская, Тверская, Могилевская, Минская, Калужская, Смоленская, Владимирская, Тульская, Вятская, Костромская и Оренбургская. В церкви этих епархий предложено было направлять на службу в качестве священни­ков выпускников духовных семинарий со званием «студент», но только в том случае, если они не попадали в список слуша­телей духовных академий. В церкви шестнадцати епархий тре­тьего разряда было предложено направлять на священническую службу выпускников духовных семинарий, не получивших зва­ния «студент» (35). Более подробно рассмотреть систему распре­деления выпускников духовных школ на церковную службу Осо­бый комитет предложил будущей Комиссии духовных училищ. Такая линейная система взаимосвязи духовных училищ и церк­ви должна была стать, по мнению авторов доклада, стимулом для священников и церковнослужителей в их профессиональ­ном росте и при переходе на церковное место более высокого класса (36).

Третья часть доклада, «О исчислении сумм по усовершен­ствованию училищ и содержание церковного причта», начина­ется с деления духовных школ на виды и по округам. Было определено 4 вцда духовных школ: высшей из них являлась ду­ховная академия, средней - духовная семинария. Уездные и приходские училища были выделены из системы народного об­разования и определены как низшие духовные школы 3 и 4 разрядов.

Все духовные школы были распределены по четырем учеб­ным округам. Во главе каждого округа стояла духовная акаде­мия. Санкт-Петербургский учебный округ был представлен в докладе как исключение из правил, поскольку к этому времени не имел духовной академии, но в качестве высшего учебного заведения здесь функционировала «главная» семинария, откры­тая еще в 1788 году при Екатерине II. Эта семинария стала цен­тром Петербургского учебного округа до открытия духовной ака­демии в 1809 году (37). Остальные три духовные академии (Ки­евская, Московская и Казанская) правительство Александра I унаследовало от XVIII века. Они стали центрами соответствую­щих академических округов.

В Киевский округ вошли духовные учебные заведения Ека- теринославской, Киевской, Черниговской, Минской, По­дольской, Смоленской, Курской, Воронежской, Орловской, Волыно-Житомирской и Слободско-Украинской епархий.

Московский округ составили духовные школы Московс­кой, Ярославской, Рязанской, Калужской, Владимирской,

Вологодской, Тульской и Костромской епархий.

В Казанский учебный округ вошли Казанская, Астраханс­кая, Тобольская, Нижегородская, Вятская, Иркутская, Там­бовская, Пермская, Пензенская и Оренбургская епархии.

Санкт-Петербургский округ был образован из духовных учебных заведений Новгородской, Санкт-Петербургской, Псков­ской, Тверской, Могилевской и Архангельской епархий (38).

Таким образом, православные епархии в России террито­риально были разделены на 4 академических округа, которые географически не совсем совпадали с территориальными гра­ницами университетских учебных округов, поскольку в акаде­мические округа входили духовные учебные заведения только православного вероисповедания. Кроме того, авторы доклада не приняли во внимание западные губернии империи, где пре­обладало католичество.

Третья часть доклада Особого комитета посвящена опре­делению качественных и количественных признаков каждого академического округа в соответствии с классностью епархий. В этой части говорится, что епархия должна иметь одну духовную семинарию, 10 уездных училищ и не более 30 приходских школ. С учетом количества епархий в каждом округе, предполагалось иметь 36 духовных семинарий, 360 уездных училищ и не более 1080 приходских школ. Каждому виду духовных школ был оп­ределен свой разряд. Духовные академии имели первый разряд, семинарии - второй, уездные школы - третий, а приходские - четвертый. В соответствии с разрядом епархиальных училищ были определены и штатные оклады профессорам и учителям.

В докладе было сказано о необходимости учитывать специ­фику духовных школ. Не следовало бы запрещать преподавате­лям совмещение учебной деятельности со службой в церкви, «приносящей доход».

Особый комитет предложил императору «в порядке спра­ведливости» уменьшить оклад преподавателям духовных учи­лищ настолько, чтобы их материальный достаток не превышал оклад учителей светских школ, которым было запрещено со­вмещать преподавательскую и чиновничью службу (39).

В докладе также имеются цифровые выкладки годовых по­собий каждого из видов духовных училищ в денежном выраже­нии. На содержание духовной академии было запланировано 55 800 рублей. Исключение составила Санкт-Петербургская се­минария, на которую было рассчитано ежегодно тратить по 67 000 рублей (40). Эта разница в цифрах вполне объяснима. Раз­рабатывалась идея учреждения Санкт-Петербургской духовной академии на базе имеющейся семинарии. Требовались дополни­тельные денежные затраты.

Духовные семинарии, как средние специальные учебные заведения, были разделены еще на три разряда в соответствии с классностью каждой из 40 православных епархий. К высшему классу относились Новгородская, Тобольская, Псковская, Во­логодская, Архангельская, Иркутская, Пермская и Санкт-Пе­тербургская епархии. Для их духовных семинарий была запла­нирована сумма в 17 000 рублей. Для Санкт-Петербургской ду­ховной семинарии снова сделано исключение и увеличены рас­ходы до 19 000 рублей.

Ко второму разряду было отнесено 12, а к третьему - 16 духовных семинарий. В первом случае на каждую из них в год планировалось тратить 14 375 рублей, а во втором случае - 12 850 рублей.

Такая же система финансирования была применена к уез­дным и приходским училищам. Они также разделялись на три разряда в соответствии с классностью епархий. Для первораз­рядных уездных училищ было запланировано в год по 1500 руб­лей, для второразрядных - 1200 рублей и для третьеразрядных - 950 рублей.

Штат по училищам Санкт-Петербургской епархии был составлен отдельно. В самом городе на каждое уездное училище предполагалось расходовать по 2750 рублей в год, а в уездных городах епархии - по 1900 рублей (41).

Штатное расписание по приходским училищам с учетом их разрядов с 1-го по 3-й было представлено следующим обра­зом: 550, 475 и 400 рублей. Для Санкт-Петербургской епархии и в этом случае было сделано исключение. В Петербурге штатная сумма на приходские училища составила 775 рублей, а в уезд­ных городах и селах епархии - 600 рублей.

Всего на 240 перворазрядных приходских училищ в Рос­сийской Империи Особый комитет запланировал годовые рас­ходы в сумме 134 200 рублей, на 360 второразрядных - 171 000 рублей, на 480 приходских училищ 3-го разряда - 192 000 руб­лей (42).

В целом на 4 духовные академии планировалось ежегодно тратить 234 400 рублей, на 36 семинарий - 517 000 рублей, на 360 уездных училищ - 420 850 рублей и на 1080 приходских училищ - 479 200 рублей. Общая сумма расходов на развитие духовных училищ составила 1 669 810 рублей (43).

Таким образом, впервые за всю историю духовных школ в России они получили штатное расписание. Анализ его расчетов показывает намерения правительства Александра I способство­вать росту престижа духовных школ и их материального благо­получия за счет церковных доходов.

В этой системе финансовых расчетов изначально учтена многоступенчатость духовного образования. Санкт-Петербургс­кие духовные училища находились в более выгодном матери­альном положении, что позволяло привлекать для работы в них наиболее квалифицированных и высокооплачиваемых ученых, преподавателей и воспитателей. Это делало петербургское ду­ховное образование наиболее престижным в стране. Приходс­кие училища стали считаться не только сельскими духовными школами. Их открытие предусмотрено было при любом приходе уездных и столичных городов. Духовные семинарии получили статус средних специальных учебных заведений, а высшее об­разование можно было получить в 4-х духовных академиях.

Но запланированные Особым комитетом суммы для ду­ховных школ предусмотрено было получать не от государства, а от православной церкви. Поскольку, как сказано в докладе, православная церковь в силу огосударствления церковных зе­мель и имущества не имела необходимых денег на развитие цер­ковных школ, то на первых порах нужны были государственные субсидии для реализации программы. Одновременно с этим сле­довало бы предпринять поиски источников и мер по восстанов­лению платежеспособности церкви. Эти поиски требовали ка­ких-то временных затрат. Поэтому докладчики выразили импе­ратору просьбу в начале реформ духовных школ ежегодно вы­делять из государственной казны 2 000 000 рублей (44). Если сло­жить плановые денежные расходы Особого комитета на все виды духовных школ, то получится годовая сумма в 1 669 450 рублей. 2 000 000 от этой суммы составляет 119,8%, что на 19,8% боль­ше денежных затрат Особого комитета по ежегодным расходам на духовные школы. Это свидетельствует о приблизительности данных расчетов. Тем не менее в докладе указан точный срок вливания государственных денежных средств в предложенную программу. Он равен первым шести годам преобразований ду­ховных школ (45).

Особый комитет указал источники церковных доходов и предусмотрел также экономическую меру по ежегодному уве­личению общей плановой суммы в 1 600 000 рублей.

Одну пятую часть церковных доходов от услуг прихожанам предложено было класть в банк для 5%-го наращения. Это по­зволило бы к концу каждого года иметь дополнительную де­нежную массу в 1 220 000 рублей.

Другим источником денежного дохода церкви могла бы стать продажа церковных свечей, которая давала бы, по под­счетам Особого комитета, 3 000 000 рублей в год. Эту сумму пред­лагалось класть полностью в банк для 5%-го наращения.

Но церковные свечи продавались не только в церкви. Они продавались во всех торговых лавках. С помощью одного сино­дального распоряжения запланированной суммы от продажи церковных свечей собрать было невозможно. Члены Особого комитета предложили императору издать именной указ, кото­рый бы запретил повсеместную продажу церковных свечей и сделал бы эту продажу монопольной для церкви. Поэтому, го­ворится в докладе, свечные доходы церкви можно накапливать в банке только с 1809 года, когда будет соответствующая зако­нодательная база и церкви смогут набирать запланированную сумму. По истечении шести лет централизованного накопления и 5%-го приращения церковных доходов и государственных суб­сидий запланировано было получить 24 949 018 рублей (46). По мнению Особого комитета, данной денежной массы вполне могло бы хватить для дальнейшего развития духовных школ и улучшения быта духовенства без участия дополнительных госу­дарственных ассигнований.

Поскольку намеченная стратегия накопления рассчитыва­лась на шестилетнюю перспективу, а преобразования духовных школ необходимо было начинать раньше, Особый комитет пред­ложил растянуть во времени формирование учебных академи­ческих округов. В первые 6 лет, сказано в докладе, можно за­няться учреждением только Санкт-Петербургского округа, на что будет достаточно 1 800 000 рублей государственных ассиг­нований. Одновременно с этим возможно решение организаци­онных вопросов по разделению духовных училищ на классы по всей стране. Через 6 лет в Санкт-Петербурге должен закончить­ся академический курс обучения в новых условиях. Училища этого округа осознают свое место и роль в окружной системе управления. После 6 лет можно было бы накопленный опыт использовать при формировании оставшихся трех учебных ака­демических округов.

Для общего управления всеми духовными училищами и выполнения намеченной экономической программы Особый комитет предложил сформировать Комиссию духовных училищ. Ее учреждение «должно предшествовать всем другим мерам». Особый комитет выразил намерение передать ей свои дела по церковным преобразованиям и упраздниться за ненадобностью (47). Состав Комиссии духовных училищ рекомендовано было иметь из числа как духовных, так и светских особ. Они должны были назначаться самим императором.

Обязанности членов Комиссии разделялись на «времен­ные и непременные». Ко временным обязанностям относились составление подробного штата каждого училища и его устава, назначение в училища преподавателей и воспитателей, учреж­дение в них библиотек и кабинетов, проведение открытий но­вых духовных школ и новых академических округов (48).

Непременными, или постоянными, обязанностями Комис­сии должны были стать меры по регулярному надзору за рабо­той училищ, в которые входили рассмотрение адресованных в Синод жалоб и ходатайств их работников, а также утверждение докторов богословия и назначение ректоров академий.

Комиссия духовных училищ должна была также постоян­но следить за материальным благополучием духовных школ и контролировать их финансовые расходы (49).

Для обеспечения экономической связи духовных учебных заведений с Русской Православной Церковью, для изыскания денежных средств на содержание училищ, а также для форми­рования централизованного накопления церковных доходов Комиссии духовных училищ было поручено разработать под­робный штат всех церквей с учетом предложений Особого ко­митета.

С целью улучшения быта духовенства Особый комитет обя­зал каждую церковь, независимо от ее принадлежности к тому или иному классу, строить на церковные деньги дома с усадь­бами и сельскохозяйственные здания (жилища и мельницы). В свою очередь, Комиссия духовных училищ обязывалась следить за тем, чтобы 2/3 дохода оставались церкви для улучшения ее собственного материального положения.

В соответствии с делением церквей на классы были пред­ложены разряды священников и церковнослужителей. В каче­стве примера такого деления в докладе давалась внутренняя структура церкви 1-го и 2-го классов. Церковь 1-го класса долж­на была иметь 2 или 3 причта. Один из священников обязан был быть по должности протоиереем, а по научной степени - док­тором богословия. Остальные священники могли быть магист­рами, кандидатами богословия, студентами. Звание студента со­ответствовало должности младшего преподавателя. На эту дож- ность могли претендовать либо лучшие выпускники духовных семинарий, либо выпускники духовных академий, не защитив­шие диссертации (50). Образовательный уровень церквей 2-го класса был несколько ниже. Если священнослужители церкви 1-го класса в соответствии со своим научным званием имели право преподавать в духовной академии, семинарии или в уез­дных училищах, то не всем священникам церквей 2-го класса разрешено было служить учителями, а только одному из них на уровне уездных и приходских училищ.

Особый комитет также разработал основы будущей под­чиненности духовных училищ. В докладе сделана примерная рас­кладка разных уровней обучения, каждому из которых соответ­ствовала определенная учебная программа. После получения низшего духовного образования ученики могли продолжить учебу в семинариях, а после семинарий - в духовных академиях. Здесь же была сделана существенная оговорка, что ученики имели право не учиться в приходских, уездных училищах и даже семи­нариях, а сразу стать слушателями духовных академий. Но этим правом могли обладать только те слушатели, которые прошли хорошую домашнюю подготовку и успешно выдержали экзаме­ны на общих основаниях за соответствующие курсы низшего и среднего духовного образования (51).

В докладе Комитета оговорен был и внутренний распоря­док обучения в каждом из видов духовных училищ. В приходс­кие школы планировалось принимать детей с 6 лет. Учебный курс был рассчитан на 2 года. Каждый год ученики сдавали экзамены по чтению, письму и грамматике русского языка, по основным правилам арифметики, церковному нотному пению и сокращенному катехизису. Ученики, успешно сдавшие экза­мены за оба курса обучения, получали свидетельство с правом продолжения учебы в уездных училищах. При отрицательном результате они оставались в приходской школе на третий курс. Если и после третьего года обучения ученики не выдерживали заключительного испытания, то им вручалось свидетельство с правом работать в церквах на низших местах церковнослужите­лей, как например дьячка, пономаря, звонаря и т. д. В одном приходском училище могли обучаться дети города и уезда од­ного или нескольких приходов. В докладе сказано, что от числа детей прихожан зависело и число учителей в каждой приходс­кой школе, которое не должно было превышать двух.

Непосредственное руководство приходскими школами всей епархии возложено было на смотрителя благочиния, который получил право принимать и увольнять учителей этих школ. При­нимать их на службу смотритель благочиния обязан был по ат­тестату, выданному правлением семинарий. Результаты своих кадровых перестановок он подавал в епархиальную семинарию. Но списки учеников приходских школ с их экзаменационными оценками поступали от благочинного в правление уездных учи­лищ академического округа (52).

Уездные училища рассчитаны были на количество детей одного или нескольких уездов академического округа, которые получили приходское образование и жили в ближайших уездах. Их курс обучения был рассчитан на 4 года и разделен на 4 класса. Но основные предметы учебной программы уездных учи­лищ (их указано 9) даны не по классам, а просто перечислены. Право доработать эту учебную программу предоставлялось бу­дущей Комиссии. К 9 указанным предметам относились: курс российской и славянской грамматики, арифметика, курс обу­чения церковному нотному пению «обиходному и партесному», курс письменного перевода текстов с греческого и латинского языков, начало священной и церковной истории, география, пространный катехизис и церковный устав, а также местный или соседский язык «народов, населяющих империю» и церков­ное делопроизводство с целью приобретения навыков по состав­лению метрических книг, исповедных ведомостей и т. д. (53).

В уездном училище предусматривалось 3 или 4 учителя, которые принимались и увольнялись правлением уездных учи­лищ округа. Устраиваясь на работу, учителя должны были иметь при себе аттестат правления духовной семинарии. Об их успехах докладывало уездное правление семинарскому начальству. Уп­равление уездным училищем возлагалось на ректора, назначе­ние и увольнение которого должно быть в ведении академичес­кого правления. Ректор должен был обладать научной степенью либо доктора богословия, либо магистра словесных наук. В цер­ковной иерархии он обязан был быть не ниже архимандрита, игумена или протоиерея соборной городской церкви. В его ком­петенцию входило не только управлять непосредственно уезд­ным училищем, но и надзирать за приходскими школами через смотрителей благочиния (54).

Учебная программа епархиальной духовной семинарии была составлена из предметов 6-ти классов и рассчитана на 4 года обучения. Предметы разделялись на два срока. В первые два года учебы слушателям семинарий предстояло освоить первые три класса предметов на русском языке. Во второй срок обучения входили предметы оставшихся трех классов, которые должны были преподаваться на латыни. Каждый класс духовной семи­нарии был расписан отдельно. К первым трем классам относи­лись словесные, исторические и математические науки, ко вто­рым трем классам - философские, богословские науки и язы­ки. В класс словесных наук вошли: риторика, «сочинение на славянском, греческом и латинском языках, аналитическое чте­ние классических авторов, филология, эстетика». Класс исто­рических наук был составлен из «всеобщей и всероссийской истории и географии», библейской истории и географии, из «ученой истории и истории церковной с древностями». Класс математических наук вместил в себя алгебру, геометрию, осно­вы механики, математическую географию и разные приложе­ния к пасхалии, то есть к первому дню Пасхи и всем дням последующей недели (Светлой седмицы). Класс философских наук был составлен из логики, метафизики, теоретической и опытной физики, нравоучения. В богословский класс вошли предметы догматического и морального богословия, герменев­тика церковных обрядов. Наконец, класс языков был составлен из уроков немецкого и французского языков по выбору.

В отличие от уездных и приходских училищ, экзамены в семинарии рекомендовались публичные. На них должны были присутствовать епархиальный архиерей, представитель губерн­ского начальства, кто-либо из знатных особ города, члены се­минарского правления и один представитель окружной акаде­мии.

Успешно сдавшим эти экзамены предполагалось присваи­вать один из трех разрядов в соответствии с выявленными зна­ниями. Знания выпускников 1-го разряда по объему и уровню приравнивались к университетским. Выпускнику, получившему 1-й разряд, как и в университете, присваивалось звание «сту­дент». Он имел право учиться дальше в духовной академии, слу­жить священником во второклассной церкви, быть учителем в уездных и приходских училищах.

Для выпускников 2-го и 3-го разрядов возможности для маневра были уменьшены. Им не присваивалось звание «сту­дент». Выпускник семинарии 2-го разряда имел право быть учи­телем только в приходских школах. Но, как и студент, он мог оказаться слушателем медико-хирургической академии при ус­ловии, что после набора студентов в эту академию вакансии еще оставались. Выпускники 3-го разряда могли служить дьяко­нами и священниками только в церквах третьего и четвертого классов.

Для семинаристов 2-го и 3-го разрядов в докладе было пре­дусмотрено право на переэкзаменовку в следующем учебном году с целью повышения своего разряда. Но их дополнительная под­готовка к экзаменам должна была проходить вне стен семина­рии.

Учителей в семинарии планировалось иметь не менее ше­сти. Они должны были приниматься и увольняться по решению семинарского Правления. В свою очередь, Правление семина­рии обязано было посылать сведения по учительским кадрам «академическому начальству».

В докладе было предусмотрено Правление семинарии в со­ставе трех человек: ректора семинарии, одного из профессоров этой же семинарии и эконома.

Ректор, как и в уездном училище, непременно должен был иметь степень доктора богословия, служить архимандритом, игуменом или протоиреем в первоклассной церкви. Кроме того, ему по должности положено было быть членом епархиальной Консистории. Помимо административной службы ректор имел право быть профессором богословия. Назначение на должность ректора можно было получить по представлению епархиально­го архиерея в правлении духовной академии, где его кандида­тура либо утверждалась, либо не утверждалась.

Второй член семинарского Правления, согласно докладу Особого комитета, избирался на общем собрании семинарии из числа ее профессоров на один год. Эконома по предложению ректора утверждал епархиальный архиерей.

Духовная Консистория, сказано в докладе, не управляла Правлением семинарии, но занималась сбором информации о результатах его работы. Такая же связь Консисторий была пре­дусмотрена и с другими духовными учебными заведениями епар­хии или митрополии. Но в обязанности семинарского Правле­ния входил надзор не только за собственной семинарией, но и за уездными училищами через их ректоров (55).

Перед духовными академиями были поставлены три зада­чи: готовить своих слушателей к духовному сану, «заниматься производством академических степеней» и распространением знаний в округе, а также управлять учебным академическим округом. В свете решения этих задач в докладе Особого комитета дана и триединая структура академии.

Для обучения специалистов предложено было сформиро­вать в академии институт, который бы состоял из 6-ти классов подобно классам семинарий, но на более высоком уровне обу­чения.

В классе словесности слушатели института должны были изучить курс теории «изящных письмен», всеобщей философс­кой грамматики или аналитики слова, освоить практические упражнения в сочинениях, проповедях и толковании Священ­ного Писания.

Для математического класса запланированы были высшая и прикладная математика. В историческом классе предполага­лось знакомство «с разной историей и хронологией». В классе философских наук студентам предстояло освоить полный курс физики, метафизики и истории философии. Класс богословия составлен был из предметов полемического, нравственного и догматического богословия, герменевтики, то есть искусства тол­кования древних текстов, гомилетики, то есть теории и прак­тики проповеднической деятельности, канонического и цер­ковного права греко-российской церкви. По классу языков пред­ложено было овладеть в совершенстве теми языками, которые изучались в семинарии.

Обучение в институте духовной академии, как и в семина­рии, проходило в 4 года. Для написания магистерской диссерта­ции давалось еще 2 года.

Все студенты института находились на полном иждивении церкви, и по окончании учебы после сдачи публичных экзаме­нов они получали либо 1-й, либо 2-й разряд. Первый разряд присваивался магистрам. Они могли быть назначены как на дол­жность бакалавра, так и на должность профессора семинарии, если имелась вакансия. Одновременно магистры направлялись на службу священниками в первоклассные церкви. Магистру дано было право выбора между духовной и любой гражданской служ­бой. Если магистр оставался на духовной службе, то ему вместе с аттестатом в петлицу выдавался знак отличия в виде малого креста на золотой цепочке. Студенты 2-го разряда оставались в прежней степени студента и направлялись на службу священ­никами в первоклассные и второклассные церкви (56).

Для выполнения второй задачи духовной академии пред­полагалось учредить академическую конференцию. В ее компе­тенцию входило бы присвоение степеней и званий выпускни­кам института и контроль над изданиями духовных книг и со­чинений.

Третье отделение академии должно было заниматься ру­ководством духовными семинариями округа. Отсюда и название этого отделения - правление академии. В его состав вошли рек­тор академии, два представителя из института и два из акаде­мической конференции. Правление академии обязано было также руководить и самой академией, как бы в помощь ректору. Оно должно было заниматься сбором списков выпускников семина­рий, их распределением на службу и дальнейшую учебу. Прав­ление обязано было заботиться о развитии библиотек, кабине­тов и прочих необходимых учреждений для обучения в учили­щах. Правление осуществляло наблюдение за сдачей публичных экзаменов в семинариях путем командирования на эти экзаме­ны члена академии, строго следило за распределением рабочих мест в епархии в соответствии со степенями и научными разря­дами выпускников духовных училищ. О результатах своей дея­тельности правление академии обязано было оперативно сооб­щать Комиссии духовных училищ. Комиссии духовных училищ была подотчетна и академическая конференция (57).

Персональную ответственность перед Комиссией духовных училищ нес ректор академии, который ею же и назначался из числа трех представленных кандидатов. Одну кандидатуру пред­лагал епархиальный архиерей, две другие - академическая кон­ференция (58).

Предложенная система управления духовными школами замыкалась на Комиссии духовных училищ, которая учрежда­лась при Синоде.

Таким образом, доклад Особого комитета, составленный по указу Александра I, представляет собой развернутую про­грамму преобразований духовных учебных заведений. Эта про­грамма вместила в себя подробные финансовые расчеты по штатам и материальному содержанию училищ, по централизо­ванному накоплению церковных доходов, предложения по фор­мированию синодальной структуры руководства духовными школами православного вероисповедания по принципу линей­ной системы управления.

Высший орган управления, которым должна была стать Комиссия духовных училищ, непосредственно руководил ду­ховными академиями. Духовные академии представляли собой сложные учреждения из трех отделений - института, конфе­ренции и правления, что соответствовало их триединой адми­нистративно-просветительской и научной задаче. В компетен­цию духовных академий входило руководство работой семина­рий в своем учебном округе, распределение и контроль за уст­ройством на местах выпускников духовных школ. В обязанности духовных академий входили также надзор за изданием учебной литературы и присвоение выпускникам академического инсти­тута звания и степени студента, кандидата, профессора, бака­лавра, магистра и доктора богословских наук.

На третьем уровне управления находились духовные семи­нарии, которые через свои правления руководили уездными и приходскими училищами. Начальное духовное образование, предложенное Особым комитетом, имело два уровня - при­ходское и уездное. За семинариями был строго закреплен ста­тус средних специальных учебных заведений, а за академиями - статус высших духовных школ. Характер руководства правле­ний уездных училищ, семинарий и духовных академий опреде­лялся не только административной подчиненностью низших школ высшим, но и учебно-методической помощью со сторо­ны высших школ низшим. Снизу вверх эта вертикальная связь носила информативный характер.

В учебных программах духовных школ по образцу прошлых лет сохранены были общеобразовательные предметы, такие, как математика, история, латинский и современные иностранные языки. Однако в расчасовке учебных программ, предложенных Особым комитетом, было уделено большее внимание церковно­славянскому и греческому языкам, а также введено изучение рус­ского языка. Кроме того, было запланировано изучение учени­ками делопроизводства Русской Православной Церкви и бого­словских предметов. Столь насыщенная специальными предме­тами учебная программа духовных школ соответствовала задаче по внедрению линейной системы управления и была направлена на повышение престижа православного вероисповедания в Рос­сии.

Кроме собственной структуры управления, Особый коми­тет запланировал для духовных школ и структуру епархиальной опеки над ними. Нижняя часть этой епархиальной вертикали состояла из института благочиния для каждой приходской школы. Смотрители благочиния в свою очередь подчинялись епархи­альным архиереям. На вершине этой системы также находился Синод.

В программе Особого комитета представлена и взаимосвязь обеих структур управления духовными школами. На низшем уровне для смотрителей благочиния была предусмотрена двой­ная отчетность - как перед епархиальным архиереем, так и перед правлениями духовной семинарии и уездного училища. На среднем и высшем уровнях управления семинарии и духов­ные академии также направляли свои отчеты в обе системы синодального управления. Один отчет отсылался в Консисто­рию, другой - в Комиссию духовных училищ. На основании сведений, собранных в Консисториях, составлялись доклады архиереев и митрополитов в Синод.

В программе Особого комитета показана также непосред­ственная связь духовных школ и церкви через строгое распре­деление на службу выпускников духовных училищ. Эта идея сама по себе не являлась новой. Она принадлежала Петру I. Но при преемниках Петра Великого эта идея не получила дальнейшего развития. В программе Особого комитета она вновь была поло­жена в основу распределения выпускников духовных училищ на службу. Снова запрещалось служить в духовной сфере неква­лифицированным, без специального аттестата об окончании того или иного духовного учебного заведения священно- и церковно­служителям (59).

Для программы материального обеспечения духовных учи­лищ Особого комитета характерно стремление сформировать систему централизованного накопления церковных доходов с минимальными денежными затратами государства, которые к 1814 году предполагалось свести к нулю.

Условием осуществления этой программы должна была стать реанимация способности Русской Православной Церкви содержать духовные училища за свой счет. Эту реанимацию пред­лагалось осуществить за счет частичного возвращения некото­рых экономических прав церкви, отнятых в XVIII веке. Реко­мендовано было обязать каждую церковь построить и восстано­вить свои дома, а также разные сельскохозяйственные пост­ройки, используя две трети собственных доходов. Продажу цер­ковных свечей планировалось сосредоточить только в церквах. Доход от этой продажи церкви должны были полностью отсы­лать в банк на имя Комиссии духовных училищ.

По мнению Особого комитета, эти меры, осуществлен­ные сверху через реализацию именных указов и постановлений Синода, должны были дать желаемый экономический эффект.

В целом программа Особого комитета представляет собой набор всесторонних стратегических разработок предстоящих преобразований духовных школ в пределах синодального уп­равления. Тактические вопросы этой программы Особый коми­тет предложил решать будущей Комиссии духовных училищ.

3. Комиссия духовных училищ

Ознакомившись с содержанием доклада Особого комитета и не сделав в нем никаких существенных поправок, Александр I утвердил его. На основании этого доклада было издано три имен­ных указа, датированных одним и тем же числом - 26 июня

1808 года. Первый указ был адресован Синоду к исполнению. В соответствии с ним Синод принял свое постановление (60). Во втором указе император повелевал государственному казначею Ф.А. Голубцову ежегодно отчислять в банк для духовных школ 1 647 000 рублей начиная с 1809 и по 1814 годы (61).

Александр I не без основания посчитал предложенную Особым комитетом сумму в 2 000 000 рублей с государственной казны завышенной. Он урезал ее до 1 647 000 рублей, что соста­вило от общих запланированных годовых расходов 82,3 %. Госу­дарственный казначей Ф.А. Голубцов в течение месяца испол­нил распоряжение императора и 22-го июля 1808 года выделил на устройство духовных школ названную государем сумму в счет

1809 года (62).

Третьим именным указом от 26-го июня 1808 года импе­ратор упразднил Особый комитет и учредил Комиссию духов­ных училищ (63). В ее состав вошли те же лица, что были в Особом комитете (64). Но обязанности между ними были четко распределены. Митрополит Амвросий и архиепископ Феофи­лакт занялись составлением плана продажи церковных свечей в монастырях и церквах, а также централизованного сбора цер­ковных доходов (65). Государственному секретарю М.М. Спе­ранскому было поручено написать уставы для каждого вида ду­ховных училищ отдельно (66). Князь А.Н. Голицын взял на себя организацию финансовой и кадровой работы самой Комиссии. Правителем дел Комиссии был назначен обер-секретарь Сино­да А.Д. Данилов (67).

Затем начался поиск помещения для Комиссии. Эту про­блему также помог решить император. В письме князя А.Н. Го­лицына к обер-секретарю Синода А.Д. Данилову от 13-го июля 1808 года написано, что император «высочайше соизволил» выделить для Комиссии комнаты в Михайловском замке. Автор письма поручил правителю дел взять эти комнаты на баланс Синода и осуществить необходимые закупки мебели и других предметов для работы в них (68).

А.Д. Данилов выполнил это поручение, и уже 25-го июля 1808 года состоялось «водоосвящение и молебствие по случаю открытия присутствия Комиссии» как высшего органа духов­но-учебных заведений (69). Составляя первый годовой «рапорт» Комиссии духовных училищ, А.Д. Данилов отчитался перед обер- прокурором Синода за израсходованную сумму на меблировку комнат Михайловского замка и приобретение канцелярских товаров. «Рапорт» датирован 31-м декабря 1808 года. В прило­женных к «рапорту» реестрах указана итоговая сумма, затрачен­ная на эти приобретения. Она составила 2 256 рублей 10 копеек (70).

Кроме этого поручения правитель дел А.Д. Данилов вы­полнял и другие задания обер-прокурора Синода и члена Ко­миссии князя А.Н. Голицына. Эти задания связаны с финансо­выми расчетами при оплате жалованья служащим, при покупке необходимых предметов и книг. Руководством к действию для А.Д. Данилова были ордера за подписью обер-прокурора Сино­да. На основании таких же ордеров синодальный казначей Г.А. Хлебодаров выделял ему денежные суммы, которые тратились на оплату издания книг для духовных школ, на ежемесячные «жалования» и годовые премии сотрудникам Комиссии, на выдачу денежных кредитов работникам вспомогательных служб (курьерам, сторожам, уборщицам и т. д.), на приобретение спе­циального обмундирования, на оплату счетов крестьянам за эксплуатацию их лошадей с упряжкой для работы курьеров и т. п. (71). По существу, через А.Д. Данилова проходили все финан­совые операции Комиссии духовных училищ. Он являлся и глав­ным бухгалтером, и кассиром, и снабженцем Комиссии одно­временно. Позднее штат канцелярии расширился, и правитель дел мог ограничиться своими прямыми обязанностями, т. е. об­щим руководством канцелярией.

Канцелярия Комиссии духовных училищ, согласно штат­ному расписанию августа месяца 1808 года, состояла из 12 че­ловек. Эта цифра постоянно росла и к декабрю 1819 года увели­чилась до 22 человек. Канцелярскими работниками считались: правитель дел, экспедиторы и их помощники, регистраторы деловых бумаг, «журналисты», т. е. составители протоколов и отчетов Комиссии, а также архивариусы, бухгалтер с помощ­никами, начальник исполнительного стола и казначей с по­мощниками.

Комиссия духовных училищ вместе с канцелярией в таком виде просуществовала до 1839 года. Затем, уже при Николае I, она была преобразована в Правление духовных училищ. Ее кан­целярия к 1839 году состояла из 27 человек. К названным долж­ностям были прибавлены должности архитектора и его помощ­ника, обер-контролера счетной комиссии. Ему в подчинение даны были еще два контролера и их четыре помощника, а так­же в помощь правителю дел был принят на службу письмово­дитель. Одновременно с этим упразднены служба экзекутора и исполнительный стол (72).

Наметилась тенденция к увеличению канцелярских работ­ников. Комиссия духовных училищ все более преобразовыва­лась из административно-методического центра при Синоде в высший надзирательный и управляющий государственный орган над духовными училищами.

Состав самой Комиссии оставался всегда стабильным. Но­вые лица назначались только на место тяжело заболевших или умерших прежних членов Комиссии. Небольшое количествен­ное отличие имеется лишь между 1808 и 1818 годами. В 1808 году в Комиссии было 6 человек, с 1818 по 1825 годы было 8 членов Комиссии (73).

Две трети от общего числа мест в ней занимали митропо­литы и протопресвитеры Русской Православной Церкви. Одна треть состава Комиссии принадлежала высокопоставленным светским чиновникам. Такая пропорция качественного состава сохранялась до последнего дня функционирования Комиссии. В качественной характеристике членов Комиссии просматрива­ется и другая устойчивая тенденция. Весь ее состав формиро­вался непременно из числа членов Синода. Исключением из правил до 1812 года был статс-секретарь М.М. Сперанский. Но в 1812 году, накануне войны с Наполеоном, он с высочайшего соизволения был сослан в Пермь. Эта ссылка повлекла за собой автоматическое исключение его из состава Комиссии. До 1814 года Комиссия духовных училищ состояла всего из 5 членов Синода: митрополита Амвросия (Подобедова), архиепископа Феофилакта (Русанова), протопресвитеров И.С. Державина и П.В. Криницкого, наконец, обер-прокурора Синода А.Н. Голи­цына. После 1814 года в Комиссию были назначены еще два члена Синода - митрополиты Михаил (Десницкий) и Сера­фим (Глаголевский). Вслед за ними в Комиссию вошел ректор Санкт-Петербургской духовной академии, член Синода Фила­рет (Дроздов). Позднее изменения в составе Комиссии также имели место, но они не играли существенной роли для его ка­чественной характеристики.

После открытия Комиссии духовных училищ 25-го июля 1808 года ее члены немедленно приступили к решению постав­ленных перед ними задач. С целью решения проблемы центра­лизованного накопления церковных доходов для материально­го содержания школ было обращено внимание на доходы от продажи церковных свечей. На имя императора по этому воп­росу было написано 3 проекта доклада, которые не исключали, а дополняли друг друга.

Один проект составил архиепископ Феофилакт, второй - М.М. Сперанский и митрополит Новгородский и Санкт-Петер­бургский Амвросий, а третий вместил в себя предложения пре­дыдущих двух проектов и был утвержден на заседании Комис­сии 18-го августа 1808 года. Кроме названных авторов, оконча­тельный проект доклада подписали духовник императора про­топресвитер Павел Криницкий, князь А.Н. Голицын, обер-свя- щенник И.С. Державин и обер-секретарь Синода А.Д. Данилов (74).

Таким образом, третий проект стал результатом коллек­тивной работы членов Комиссии духовных училищ. В нем дана историческая ретроспектива проблемы. Сказано, что ее пытал­ся решить в пользу церкви еще Петр Великий своим «высочай­шим указом от 28-го февраля 1721 года» (75). Синод разослал этот указ всем епархиальным архиереям, а механизм выполне­ния его не разработал. В итоге восковые свечи вместе с церков­ными продолжали продаваться купцами, мещанами, крестья­нами по самым разным, очень завышенным, ценам в пользу продавцов (76). В 1755 году императрица Елизавета Петровна в 10-й главе, 4-й статье утвержденного ею таможенного устава, закрепила за крестьянами право торговать «мелочными веща­ми, в числе коих включены и восковые свечи» (77). Церковь снова не получила никаких льгот по продаже свечей, а прихо­жане страдали от высоких цен на них. Чтобы изменить суще­ствующий порядок вещей, авторы проекта предложили с 1-го января 1809 года возобновить запрет Петра I на продажу цер­ковных свечей «как фабрикантам, так и всем занимающимся свечною торговлею». Нарушителей этого запрета необходимо было судить «гражданским правительством по законам о свято­татстве».

В проекте доклада предложены меры по практическому осуществлению запрета на продажу церковных свечей кому бы то ни было, кроме Церкви. Сказано, что, как только с 1809 года церковные свечи по закону будут принадлежать духовному правительству, каждый преосвященный через городскую и зем­скую полиции должен сделать запрос ко всем организациям, торгующим церковными свечами, о передаче их в епархии.

Эта передача будет осуществляться в виде покупки свечей у торгов­цев не по рыночным, а по ценам церковного справочника. Да­лее епархиальные архиереи сделают запрос на заводы и фабри­ки восковых свечей о поставке церковных свечей только епар­хиям и о запрете их продажи частным лицам.

Комиссия духовных училищ намерена была также потре­бовать от фабрикантов информацию о ценах на их свечную про­дукцию, чтобы выбрать наиболее дешевых производителей. Сле­дующий этап создания церковной монополии на доходы от продажи церковных свечей должен был быть связан с заключе­нием контрактов между консисториями и администрациями выбранных фабрик на производство упомянутых свечей для епар­хий на один год. Этот год должен быть как бы испытательным. Если он завершится успешно, то контракт с теми же произво­дителями можно заключить на более длительный срок по обо­юдному согласию. Остальным фабрикам, которые не войдут в список производителей церковных свечей, светская власть дол­жна запретить их производство.

Предусмотрено также производство церковных свечей ча­стными лицами, если они имели возможность готовить специ­альный воск и делать литье свечей в домашних условиях. Но эти лица должны быть известны Консистории, которая также зак­лючит с ними необходимый контракт на данное производство.

Получение свечей от поставщиков предполагалось возло­жить на священников и церковных старост. Им для этой опера­ции в консисториях должны выдать две книги (приходная и расходная). Первая книга предназначена для записей о количе­стве полученных свечей от поставщиков и затраченных денег на них. Вторая книга - для ведения учета продажи церковных свечей за наличный расчет мелким городским и уездным церк­вам (78).

В отличие от поштучной продажи церковных свечей при­хожанам, написано в седьмом пункте проекта, церквам и мо­настырям следует продавать на вес и оптом (79).

Церковные свечи имеют очень маленький вес. Поэтому продажа их на вес и оптом церквам и монастырям должна дать значительный процент прибыли после поштучной продажи све­чей прихожанам. Эта экономическая мера способствовала бы постояному воспроизводству церковных свечей.

В проекте доклада Комиссии предусмотрены также и меры по пресечению злоупотреблений в купле-продаже церковных свечей частными лицами. Члены Комиссии предлагали постав­щикам выдавать новую партию свечей священникам и церков­ным старостам взамен огарков уже использованных свечей. За пуды этих огарков и воска поставщики обязаны были отвесить соответствующее количество пудов новых свечей. Все эти про­цедуры меновой торговли должны фиксироваться в шнуровых книгах. Священники и старосты обязаны были также заполнять ведомости по церковным суммам от продажи свечей. Контроли­ровать эти ведомости было поручено консисториям. Консисто­рии, в свою очередь, должны организовывать ежегодную реви­зию финансовой операции по купле-продаже церковных све­чей на местах. Результаты этих ревизий должны отсылаться в Синод.

В отличие от движения деловых бумаг по купле-продаже церковных свечей, которое было ограничено синодальной сис­темой управления, движение церковных доходов выходило за рамки этой системы. В проекте сказано, что священники и цер­ковные старосты должны отправлять деньги, полученные от продажи церковных свечей, в уездные казначейства на хране­ние. Казначей при этом обязан был расписаться в ведомостях «в получении поступивших к нему денежных сумм для сбереже­ния» (80).

Далее в проекте содержатся уточняющие моменты по эко­номической и административной связи между продавцами, покупателями и государственным банком по накоплению свеч­ных доходов. Предусмотрены также конкретные наказания за неисполнение закона о церковных свечах. Указано, что оптовая продажа свечей должна производиться только в специальных гуртовых лавках. Покупатель обязан был иметь при себе пись­менное свидетельство в двух экземплярах за подписью либо эко­нома, либо наместника, или казначея архиерейского дома, мо­настыря. Письменное свидетельство могло быть выдано покупа­телю также городскими или сельскими церквами, подписанное всеми священниками и церковнослужителями конкретной цер­кви. В свидетельстве должно быть указано, сколько и какого ка­чества свечей требуется купить доверенному лицу. Отпускаю­щий товар продавец должен был сделать пометку в этом доку­менте о цене товара с адресом его производителя и продавца, т. е. фабрики и гуртовой лавки. Копию письменного свидетельства продавец оставлял себе для отчета, а подлинник возвращал покупателю. Письменное свидетельство не должно было состав­ляться произвольно. Поэтому Комиссия предложила разрабо­тать его единый образец для всех епархий и в нужном количе­стве распечатать в синодальной типографии, а затем разослать по адресам, т. е. благочинным епархий. Благочинные раздавали эти бланки своим церквам, монастырям и архиерейским домам. Использованные свидетельства и чистые бланки хранились на местах в ризницах. Данные из использованных письменных сви­детельств заносились в приходно-расходные книги в графу «Це­лые церковные свечи». В этой же книге велся учет «огарков».

Постоянный контроль непосредственно в церквах за част­ными производителями и ведение учета операций по купле- продаже свечей возложены на церковных старост, которые дол­жны были предупреждать завышение цен на товар и его кон­трабандную продажу (81).

Следить за исполнением закона о продаже церковных све­чей подданными России было поручено благочинным, священ­никам и церковнослужителям. В случае выявленного нарушения закона на виновников налагалось взыскание уездной и губерн­ской полицией, а также сельской управой. По предложению Комиссии за незаконно проданные свечи с нарушителя удер­живалась выручка в тройном размере в пользу пострадавшей церкви.

В конце коллективного проекта доклада была сделана ого­ворка, что если практика покажет недостаточную эффектив­ность предусмотренных мер по развитию централизованного накопления свечных доходов, то Комиссия готова их пересмот­реть, заменить или дополнить (82).

Несмотря на, казалось бы, очень подробное описание цен­трализованного движения документации и доходов от купли- продажи церковных свечей, а также предусмотренных мер на­казания за нарушение будущего закона, император сделал ряд серьезных замечаний по проекту доклада Комиссии. Он заме­тил отсутствие в тексте точной цены церковных свечей, что, по его мнению, неизбежно повлечет за собой финансовое нару­шение со стороны продавцов и покупателей товара, а также хаос и непредсказуемость операции по продаже церковных све­чей. Александр I обнаружил также, что не указан денежный источник производства церковных свечей частными лицами.

Митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амв­росий первым отреагировал на замечания императора. В допол­нение к проекту доклада Комиссии он составил свое мнение по продаже церковных свечей (83). Митрополит Амвросий (Подо- бедов) напомнил, что 17-го апреля 1808 года была утверждена инструкция церковным старостам. В ней указана стоимость од­ного пуда свечей. Она равна трем рублям. Митрополит предло­жил эту стоимость взять за основу для покупки фабричных све­чей в гуртовых лавках. О стоимости свечей, производимых час­тными лицами, он написал, что она должна быть оговорена в каждом конкретном случае в контракте, заключенном духов­ным правительством с производителем.

Кроме того, митрополит Амвросий (Подобедов) выразил мнение, что надо разрешить церковным старостам организо­вать производство свечей непосредственно в церквах, если есть возможность, нанимать рабочих для этого производства и пла­тить им за труд, исходя от розничной цены свечей, продавае­мых в церквах (84).

Митрополит Амвросий указал и денежный источник для производства свечей частными лицами и церковью. Он предло­жил разрешить старостам часть наличных денег церкви от про­дажи утвари для треб и свечных доходов не отправлять в госу­дарственную казну, а позволить тратить на производство воска и оплату труда производителям. Конкретно определять денеж­ную сумму, необходимую на эти нужды, могли только старо­сты, которые были обязаны регулярно отчитываться за свои расходы перед Консисторией (85).

Император принял эти дополнения и разъяснения митро­полита. На основе окончательного варианта проекта доклада был составлен именной указ от 28-го августа 1808 года (86).

Но в этом указе от имени императора сделано еще не­сколько дополнений к уже Высочайше утвержденной програм­ме по церковным свечным доходам. Дополнения в основном касались распределения данных доходов по соответствующим центральным учреждениям, в которые церковь должна была вкладывать деньги на хранение и обращение. Среди них назва­ны Государственный заемный банк, императорские воспита­тельные дома и «Приказы общественного Призрения».

Таким образом, за счет оборота денежных средств от свеч­ных доходов церкви правительство Александра I намерено было решить материальные проблемы не только духовных школ, но и странноприимных домов, больниц, домов для сирот и про­чее.

В указе определены с некоторыми изменениями и формы наказания за нарушения закона о продаже церковных свечей. Все эти нарушения объединены одним понятием - «подлог». Его должна была выявлять городская и земская полиция. Цер­ковные старосты, назначенные «блюстителями церковного иму­щества», обязаны были «предупреждать и пресекать всякое рас­хищение» в церквах и доносить в полицию. На основании их доносов полиция должна была ловить правонарушителей, про­водить дознание, конфисковывать, а затем возвращать воро­ванные свечи обратно в церковь. Кроме того, за первый случай воровства было предусмотрено и взыскание с виновника, т. е. «пени», как написано в указе. Оно вдвое больше превышало сумму украденных свечей и полностью передавалось пострадав­шей церкви. За второй случай воровства следовало наказание, которое уже не носило административного характера. Дело ви­новника передавалось в суд. Подробности процедуры передачи дела в суд в указе не расписаны. Только сказано, что необходи­мо было делать пометки в книге учета о возвращении украден­ных церковных свечей и получении двойного штрафа с право­нарушителя. Этим обязаны были заниматься церковные старо­сты (87).

В конце текста именного указа от 28-го августа 1808 года был определен начальный срок действия его как закона - с 1809 года. Синод в свете этого указа принял свое постановле­ние, датированное 7-м сентября 1808 года. В нем определен срок в 6 месяцев, отпущенный правительством для реализации при­нятого закона (88). Затем Синод от имени императора сделал распоряжение правительствующему Сенату распространить эти правительственные документы с приложением доклада Комис­сии среди вверенных ему организаций светской государствен­ной службы, которые привлечены к выполнению принятого закона (89).

В истории деловых отношений Сената и Синода это был беспрецедентный случай, когда вопреки установившейся тра­диции Синод давал Сенату распоряжения.

Через месяц, 16-го ноября 1808 года, в Синоде состоялось слушание Сената о результатах выполнения этого распоряже­ния. Может показаться, что Синод как высший государствен­ный орган получил при Александре I более высокий статус, чем Сенат. Но это не совсем так. В письменном отчете Сената список учреждений, куда отправлен был именной указ к ис­полнению или к сведению, включал не только учреждения свет­ской государственной структуры. Кроме министерств и мини­стров, губернских правлений, генерал-губернаторов и военных губернаторов, кроме перечня присутственных мест и управля­ющих на местах, в списке даны Московская синодальная кон­тора, перечислены епархии и имена епархиальных архиереев, внесены также ставропигиальные лавры и монастыри, сино­дальная типографская контора, наконец, сама Комиссия ду­ховных училищ (90).

Этот список учреждений из светской и духовной систем управления свидетельствует о самостоятельности Сената в ис­полнении указов и распоряжений императора. Но во избежание ущемления служебных прав Синода Сенат в своем отчете сде­лал пометку, что им посланы правительственные документы в различные службы синодального ведомства не к исполнению, а к сведению.

Таким образом, отчет Сената о своих действиях по рас­пространению утвержденного закона тоже сделан к сведению

Синода, что говорит об их вполне традиционных отношениях, заложенных еще Петром I.

Тем не менее, с формальной стороны, слушание Сената в Синоде прошло впервые за всю предыдущую историю их со­трудничества.

Допущенная императором коллективная работа над зако­ном по централизованному накоплению свечных доходов церк­ви, принятые меры по исполнению этого закона заинтересо­ванными структурами власти всех уровней дают основание ут­верждать, что правительство Александра I предприняло шаги к решению церковных проблем коллегиальным путем. В отличие от прежней практики исполнения именных указов императора данному факту предшествовала большая законодательная рабо­та в первую очередь самих церковных иерархов православного вероисповедания и членов Синода.

В этом процессе проявляли активность не только сенаторы и синодальные архиереи, но и архиепископы, и епископы на местах, включая самые отдаленные от столицы провинциаль­ные епархии. Приняв закон о свечных доходах церкви к сведе­нию, епархиальные архиереи на его основании, но с учетом особенностей своего региона составляли свое письменное рас­поряжение, которое и рассылали по местным церквам и мона­стырям к исполнению. По гражданским исполнительным орга­нам была предложена та же схема исполнения закона по цент­рализованному накоплению церковных свечных доходов (91).

Оставляя за собой право решающего голоса, Александр I переложил основную часть ответственности за реализацию за­кона на епархии и губернии. Он пытался мобилизовать цент­ральные и местные силы чиновничьих структур на строгое ис­полнение императорской воли по этому вопросу.

Тем не менее новый закон по накоплению свечных дохо­дов церкви в ряде случаев не выдерживал испытания на прак­тике. Первые признаки неисполнения этого закона были обна­ружены уже в конце 1808 года.

Несмотря на то что действие закона предусмотрено с 1809 года, его исполнение на местах под давлением центральных правительственных органов началось сразу после выхода имен­ного указа в свет.

В декабре месяце 1808 года на основании рапортов и ведо­мостей епархиальных архиереев Комиссия духовных училищ подвела первый итог по сбору денег от продажи церковных све­чей. В рапортах указаны предусмотренные законом органы, куда отсылались эти деньги. При их суммировании Комиссия обна­ружила «большие недоимки», т. е. подсчитанная общая денеж­ная масса не дотягивала до запланированных 3 000 000 рублей в год. Казалось бы, такой результат должен быть ожидаемым и вполне объяснимым. Новый закон по церковным свечным до­ходам официально вводился с 1809 года. Но Комиссия духов­ных училищ в своем годовом отчете по этим доходам за про­шлый год выдвинула другие причины «недоимок».

Одна из причин касалась решений Синода, который, от­вечая на жалобы церквей на недостаток или отсутствие денеж­ных средств для их существования и развития, шел на уступки просителям и порой разрешал доходы от продажи свечей цели­ком оставлять в церкви. Следует напомнить, что эту меру поощ­рения в пользу материального благополучия духовенства Синод применял не самовольно, он опирался на известный указ им­ператора. Благодаря поощрительным мерам в привилегирован­ном положении оказались Тульская Рождественская церковь, Рязанская, Тамбовская и другие епархии (92). Комиссия отме­тила, что Синод не определил точного времени их неплатежес­пособности. Поэтому было предложено упразднить все льготы церквей и епархий с начала 1809 года и поставить их в одинако­вые экономические условия с нельготными церквами и епар хиями.

Вторую причину недоимок Комиссия видела в сокрытии реальных доходов от государства самими церковными староста­ми. Епархиальные рапорты свидетельствовали о том, констати­ровалось в отчете, что в ряде случаев во время применения к церквам карательных полицейских мер были обнаружены неуч­тенные денежные сбережения. Так, например, в Воронежской епархии в качестве наказания за недоимки две церкви были опечатаны, а в Тверской и Тульской губерниях полиция силой взыскала у церковных старост доходы, сокрытые от государ­ственных властей (93). На основании указанных примеров Ко­миссия предложила в новом, еще недействующем законе вне­сти изменения в права и обязанности церковных старост. Сказа­но, что государству не следует всецело им доверять. Их службу необходимо было также поставить под строгий полицейский надзор (94).

Третья причина недоимок церковных доходов в централь­ные государственные организации заключалась, по мнению Комиссии, в плохой исполнительности чиновников епархиаль­ных правлений. Они либо замедляли, либо приостанавливали движение церковных денег в соответствующие государственные учреждения (95). Указав на чиновников, Комиссия тем не ме­нее не предложила меры по наведению трудовой и финансовой дисциплины в административном аппарате епархий. Одновре­менно с этим в своем отчете за 1808 год она дала вполне конк­ретные и аргументированные предложения по сплошной эксп­роприации церковных свечных доходов. Одно из предложений касалось статуса церковных старост. К ним был применен жес­ткий полицейский надзор. К проблеме исполнительности чи­новников Комиссия вернулась позднее в своем квартальном отчете от 24-го апреля 1809 года. В отчете сказано, что за первые три месяца текущего года свечные доходы поступали в банк безадресно вместе с прочими доходами церкви и расходовались не по назначению. Комиссия предложила свечные доходы от­правлять в банк на имя самой Комиссии, минуя консистории. Такая мера позволила бы сократить одну инстанцию чиновни­чьего аппарата на пути движения этих денежных сумм, избави­ла бы от излишней суеты служащих банка и дала бы возмож­ность Комиссии использовать эти деньги в полном объеме на развитие духовных училищ (96). Вероятно, желание Комиссии оградить церковные свечные доходы от расходования не по на­значению у императора и Синода не вызвало должного внима­ния. Иначе не было бы необходимости в дополнительной за­писке Комиссии, датированной 10-м мая 1809 года. В записке сказано, что утвержденный закон об организации исключитель­ного права продажи свечей церковью «восприял уже свое дей­ствие». Нет сомнения, что от накопления этого дохода в банке будет получено существенное процентное приращение. Но для удобства использования самой Комиссией накопленных денеж­ных средств необходимо было отделять денежные средства от продажи свечей из общего церковного дохода, поступающего в банк, и класть их на счет Комиссии духовных училищ (97). Это дважды повторенное предложение получило, наконец, отраже­ние в ноябрьском именном указе 1809 года. Было узаконено право Комиссии получать свечные доходы церквей на собствен­ный счет в заемном банке, минуя консистории (98).

Относительно всех остальных церковных доходов от так называемых кошельковых сборов, т. е. от средств «доброхотных дателей» и от вкладов попечителей (99), в указе сказано, что их надо отсылать в консистории. Консистории, в свою очередь, в виде ассигнаций и наличных денег должны класть эти средства на свой счет в тот же Государственный заемный банк для их обращения и процентного приращения (100). Ноябрьский указ 1809 года, размноженный в синодальной типографии и разос­ланный во все епархии для архиереев, а также отправленный в Правление Государственного заемного банка, оказался в том же году не единственным. По частным вопросам общей пробле­мы в деле централизованного накопления церковных доходов в конце 1808 и 1809 годах вышло именных указов, постановле­ний и распоряжений Синода в дополнение к утвержденному закону порядка десяти. Эта динамика разъясняющих основной закон документов показывает сложный процесс практического воплощения централизованного способа накопления церков­ных денег, который не вызвал должного сочувствия у церков­ных старост и священнослужителей.

Тем не менее благодаря ежегодным государственным ре­визиям церквей и консисторий, принудительному перечисле­нию неучтенных старостами денег в банк, этот закон достиг своей цели. Годовые итоги Синода «по взносам в казенные ме­ста церковных доходов от продажи свечей» показали, что пра­вительство Александра I удовлетворено сбором доходов, посту­пивших в банк «токмо... на имя Комиссии духовных училищ» (101). Но согласно основному закону по накоплению доходов от продажи церковных свечей, Комиссия могла их использовать на нужды духовных школ лишь по истечении пятилетнего сро­ка. Поэтому она обратилась к гражданам с предложением «О частных пожертвованиях в пользу училищ», и граждане отклик­нулись на призыв Комиссии. В отчетах Комиссии по частным пожертвованиям упомянуты те же монастыри и церкви. Но кро­ме них названы персонально духовные и светские лица. Среди меценатов духовных школ этого периода были протоиереи Миловский, Симеон Яновский, Иоанн Сперанский, Г. Бори­сов, помещики Тоузанов Оренбургский, Панин Калужский, купцы А. Панов Новгородский, Посылин Московский и другие представители зажиточных слоев российского общества (102).

Особенностью пожертвований являлась их строгая адрес­ность. Так, деньги протоиерея Миловского были направлены на строительство здания для Алатырского училища, вклад по­мещика Тоузанова в 10 000 рублей адресовался на ремонт зда­ния Оренбургской семинарии. Новгородский купец А.Панов выделил 200 рублей на содержание 4 учеников Софийского приходского училища в городе Новгороде. Калужский помещик Панин взял на свое содержание 3 семинаристов, а московский купец Посылин адресовал свои 6 000 рублей «на строительство в Астраханской семинарии библиотеки и физического кабине­та». Пожертвования от церквей и монастырей пошли на содер­жание учеников-сирот и материальное обеспечение бурс, уч­реждаемых для необеспеченных и малообеспеченных слушате­лей духовных училищ и семинарий (103).

Благодаря пожертвованиям граждан, церквей и монасты­рей, а также благодаря субсидиям самого правительства Алек­сандра I, которое выделило более одного миллиона рублей на формирование Санкт-Петербургского учебного округа, архи­ереи некоторых епархий уже в 1809 году могли рапортовать об успехах в развитии духовных школ. В частности, в своих донесе­ниях митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амв­росий писал, что в его митрополии открыто 15 уездных и 32 приходских училища. Учреждена Санкт-Петербургская духовная академия. К концу 1810 года в этой митрополии открыто было еще несколько уездных училищ, общая численность которых составила 39 (104). В рапорте Могилевского архиепископа Вар- лаама сказано об открытии в его епархии 4 уездных и 15 при­ходских школ (105). Об учреждении 9-ти уездных и 16-ти при­ходских училищ доложил Синоду Псковский архиепископ Ире- ней (106).

Таким образом, в 1809 году в трех названных регионах было открыто 52 уездных и 63 приходских училища. В связи с откры­тием все большего числа новых духовных школ и с увеличени­ем в них количества учеников, в основном из бедных семей и сирот, проблема их материального содержания потребовала к себе особого внимания. Комиссия духовных училищ по этому поводу составила специальный доклад, датированный 18-м марта 1810 года. В докладе указывалось на то, что в Санкт-Петербург­ском академическом округе насчитывалось до 8 тысяч неиму­щих учеников. Это составляло четвертую часть от общего числа слушателей духовных школ. Примерно такая же картина выри­совывалась в других академических округах. «Духовное прави­тельство» обязано, по мнению Комиссии, обратить внимание на эту проблему (107).

Для решения указанной проблемы Комиссия духовных училищ предложила программу по расширению системы бурса для бедных и неимущих учеников при духовных школах. Учреж­дением их должны были заняться семинарские правления и ве­домства епархиальных архиереев. По программе, предложенной Комиссией, бурсы представляли собой не просто общежития при училищах, а некую организацию со своей администраци­ей, которая должна была заниматься определением категории нищеты проживавших в них учеников и, соответственно уста­новленной категории, выплачивать им денежные пособия. Ко­миссия предложила делить бурсаков на 2 категории - полных бурсаков и полубурсаков. В Санкт-Петербургском округе для полного бурсака было предложено пособие в 50 рублей, а для полубурсака - 25 рублей в год. В остальных губерниях неиму­щим ученикам полагалось пособие в 40 рублей, а полубурсакам - 20 рублей в год (108).

В докладе сказано также, что для программы учреждения бурс будет недостаточно уже имеющихся добровольных пожер­твований. Поэтому найден новый финансовый источник цер­ковных доходов. Предложено деньги от продажи венчиков и листов с разрешительной молитвой для усопших тоже накап­ливать централизованным способом. Но предварительно необ­ходима была реформа самого процесса продажи этой атрибути­ки церковного отпевания и захоронения. Ее продажа, как и цер­ковных свечей, до известного времени не была прерогативой церкви. Венчики и листы с разрешительной молитвой продава­лись в разных мелких и книжных лавках, а доход от их продажи не поступал в церковь. Комиссия в своем докладе просила Си­нод и Его Императорское Величество с 1-го сентября 1810 г. дать церкви исключительное право и на эту продажу, запретив печатать разрешительные молитвы и венчики в каких-либо дру­гих типографиях, кроме синодальных. Церковный доход от этой продажи Комиссия предложила адресовать непосредственно ей, чтобы она могла централизованно распределять полученные средства на содержание бурс при духовных школах. На доклад Комиссии наложена высочайшая резолюция «Быть по сему» и подпись Александра I (109), что и придало ему статус закона. Этим историческим документом завершался процесс законо­творчества по централизованному накоплению церковных до­ходов для развития духовных школ и академических округов (110).

Одновременно с принятием законов по финансовому обес­печению процесса развития духовного образования в России проходила работа по созданию единой системы учебной и на­учной деятельности духовных школ. Над решением этой задачи сначала работал М.М. Сперанский. Он, взяв за основу уже дей­ствующие уставы гражданских учебных заведений и предложе­ния по уставам духовных школ Особого комитета, написал ус­тавы для уездных и приходских духовных училищ, а также со­ставил проект устава духовных академий (111). Затем, сослав­шись на большую государственную занятость, М.М. Сперанс­кий попросил исключить его из членства в Комиссии духовных училищ. Синод удовлетворил его просьбу (112). Дальнейшую работу над уставами и штатами продолжили митрополит Нов­городский Амвросий (Подобедов) и епископ Калужский Фео­филакт (Русанов). Вместе с формированием петербургского ака­демического округа, которым с 27-го августа 1808 г. также за­нимались митрополит Амвросий и епископ Феофилакт (113), началась их совместная работа над уставами и штатами будущей Санкт-Петербургской академии, семинарии, уездных и при­ходских школ округа (114). Разработки уставов и штатов были утверждены Комиссией 12-го ноября 1808 года (115). В феврале 1809 года началось их издание. 600 экземпляров академического устава в 3 частях, семинарского устава в 2 частях и устава низ­шей духовной школы были разосланы по соответствующим ду­ховным учебным заведениям Санкт-Петербургского академи­ческого округа. Получив общее одобрение, эти уставы были рас­пространены и по всем остальным академическим округам (116).

В уставах низших духовных школ предусмотрен был прием учеников из разных слоев общества. Но сделана оговорка, что дети духовенства принимаются в первую очередь и только в эти учебные заведения (117). В соответствии с родительской волей разрешено учиться детям из гражданских семей и находиться на содержании за счет «отцовского котла». Набирали в эти учи­лища и детей-сирот, а также из неимущих семей (118). Дети последнего социального статуса названы бурсаками и полубур- саками. Они должны были жить в общежитиях и находиться на полном или частичном материальном содержании либо част­ных лиц, либо Духовного Правления (119).

В уставах духовных семинарий предусмотрен был такой же дифференцированный подход к материальному положению уче­ников. Но иначе обстояло дело в духовных академиях. Их сту­денты, все без исключения, получали стипендию, были на пол­ном содержании Духовного Правления (120).

Как и в докладе Особого комитета, в уставах Комиссии не указано число низших духовных учебных заведений в одном академическом округе. Здесь только подчеркнуто, что в каждой из таких школ могли работать не более двух учителей.

Таким образом, количество учеников в духовной школе низшей категории зависело, как и прежде, от возможностей конкретного учителя в ней. Учитель в эти школы, как сказано в программах и уставах, назначался из числа духовенства.

Правила функционирования духовных семинарий также были перенесены без изменения из программы Особого коми­тета в их новые уставы.

Каков был набор учеников в низшие и средние духовные школы конкретно, в уставах не указано. Эта проблема класси­фицирована как региональная. Ее решение отдано было в веде­ние семинарского начальства и епархии, которые сами опреде­ляли количество слушателей, с учетом местных возможностей и потребностей в выпускниках этих школ.

Устав духовной академии ограничивал число учеников до 100 человек. Судьба ее выпускников непосредственно зависела от решения Комиссии духовных училищ, которая контролиро­вала строгое распределение их на службу во все академические округа (121).

Выпускники духовных семинарий делились на три катего­рии. Это разделение зависело от качества сданных ими выпуск­ных экзаменов. Выпускникам первой категории присваивалось звание «студент», а качество и объем их знаний приравнивался к знаниям выпускников университетов. Из студентов набира­лись слушатели духовных академий. При отсутствии вакансии студенты, не зачисленные в академию, направлялись на учебу в медико-хирургическую академию, учрежденную 28-го июля 1808 года (122), либо на священническую службу в монастыри и церкви высшей категории. Студенты могли преподавать как в приходских и уездных училищах, так и, при наличии вакан­сии, в духовных семинариях. На будущий год при желании сту­денты имели приоритетное право перед новыми студентами се­минарий быть зачисленными на учебу или в духовную, или в медико-хирургическую академии. Выпускники семинарий вто­рой и третьей категорий распределялись на священническую и дьяконскую службу в церкви и монастыри соответствующих ка­тегорий. Каждый из них в последующие годы имел право повы­сить свою категорию, подав заявку в Правление духовной се­минарии на пересдачу государственных экзаменов. В соответ­ствии с качеством этой пересдачи экзаменующемуся могла быть присвоена любая категория (123). Устав духовных академий, как и семинарий, отразил их участие в программе правительства по развитию медицинской науки и медицинского обслуживания россиян (124). Решение особенно последней задачи этой про­граммы планировалось за счет их выпускников (125).

Необходимость борьбы с холерой и чумой, поразившими села и города, заставила правительство побеспокоиться об от­крытии бесплатных аптек для бедных россиян. Открытием аптек занималось Императорское человеколюбивое общество. Под его руководством подобные аптеки открывались всюду, но обслу­живание их посетителей было возложено на Синод. В свою оче­редь, Синод дал распоряжение епархиальным архиереям взять на себя организацию работы в аптеках, поступивших на его баланс. Архиереи написали донесения Синоду с указанием ко­личества необходимых работников и учеников для епархиаль­ных аптек. Донесения вместе с распоряжением Синода были направлены в Комиссию духовных училищ к исполнению (126).

С целью выполнения распоряжения Синода Комиссия на своих общих заседаниях принимала представления об увольне­нии в светское звание нужного количества студентов. В их состав входили не только выпускники семинарий, но и духовных ака­демий, которые не писали диссертацию и остались в звании «студента». Они направлялись на службу в указанные архиерея­ми аптеки и в качестве работников, и в качестве учеников. Но чаще всего случалось второе (127).

К 20-м годам борьба с эпидемиями заканчивалась. Меди­ко-хирургическая академия и медицинские училища, учрежда­емые в этот период, набрали силу и справлялись с профессио­нальными проблемами самостоятельно. Но работа по уходу за больными и оказанию им первой необходимой помощи тради­ционно осталась за духовенством.

Устройство самих духовных училищ всех категорий, рас­писанное в соответствующих уставах в основном также совпа­дало с программой Особого комитета. Но даны и дополнитель­ные условия по распределению, перераспределению и уволь­нению их выпускников. Сказано, что последней инстанцией в решении этих вопросов являлся император, роль которого зак­лючалась в утверждении или неутверждении постановлений Синода. Особенно это касалось увольнения учителей из духов­ного в светское звание (128).

В уставах сказано, что согласно указам Его Императорско­го Величества и соответствующим постановлениям Синода, да­тированным еще 22-м мая 1801 года и 31-м мая 1804 года, епар­хиальные архиереи не имели права увольнять студентов по их просьбе из духовных учебных заведений и священнической служ­бы на светскую службу. Это правило закреплено уставами. По­этому увольнение из духовного звания на местах даже физичес­ки недомогавших людей было весьма затруднено. Независимо от причины выхода из духовного звания, выдвинутой истцом, его просьба должна была пройти несколько бюрократических инстанций. Проситель об увольнении представлял архиерею медицинскую справку о своем здоровье и собственную объяс­нительную записку. Если дело касалось здоровья, то проситель должен был также иметь письменные свидетельства других лю­дей о своей немощи. Все эти документы истца поступали архи­ерею, который на их основании составлял свою подробную справку-ходатайство и вместе с материалами просителя отправ­лял в Синод. Синод, получив эти документы, давал задание Комиссии духовных училищ проверить их достоверность. В слу­чае положительных результатов проверки Синод принимал по­становление об увольнении просителя в светское звание и от­давал императору на утверждение. После наложения резолю­ции Его Императорским Величеством на постановление Сино­да истец считался уволенным из духовного звания (129).

Но имелись случаи быстрого и положительного решения этого вопроса иным путем. Например, по просьбе учителя по­эзии Кирилловского училища Никанора Звозского митрополит Амвросий 11-го января 1809 года составил донесение в адрес Комиссии духовных училищ. В нем написано, что Никанор Звоз- ский являлся прекрасным поэтом. Но в силу своей увлеченнос­ти творчеством он не мог относиться должным образом к учи­тельскому делу. Поэтому учителя H. Звозского следовало бы ос­вободить от обязанностей в Кирилловском училище, дав ему возможность заниматься чистым творчеством, служить только своей музе (130). На основании этого донесения Комиссия ду­ховных училищ составила представление, датированное 9-м февраля 1809 года (131), а 22-го февраля того же года приняла определение «Об увольнении учителя Звозского в светское зва­ние». На постановлении стоит резолюция императора «Быть по сему» (132). К донесению митрополита Амвросия не была при­ложена письменная просьба истца. О том, что митрополит дей­ствовал от имени учителя Звозского, сказано лишь в его доне­сении. Это «небольшое» нарушение дисциплины делопроизвод­ства осталось незамеченным в высших инстанциях, что свиде­тельствует о возможном произволе в делах по увольнению и переводу со стороны церковных архиереев и членов Комиссии духовных училищ.

Что касается передвижения кадров внутри духовного прав­ления, то оно осуществлялось по более простой бюрократичес­кой схеме. Разрешалось архиереям самим решать эту проблему. Новое архиерейское право гласило, что в случае необходимос­ти преосвященный мог уволить, а затем назначить священнос­лужителя «в приказные служители по консисториям и духов­ным правлениям». Вместе с тем в синодальном положении об архиереях сделано замечание, что необходимо учитывать, «чтоб в духовных местах не могло последовать в них оскудения» (133). Контроль за кадровой политикой в епархиях Синод осуществ­лял через архиерейские отчеты в конце каждого года. К отчетам прилагались списки уволенных и перемещенных с указанием

причин и мест старой и новой служб (134).

Таким образом, Александр I не сразу пришел к идее спе­циального реформирования духовных школ Русской Православ­ной Церкви. В первые годы его правления осуществлялась ре­форма образования в целом. Формировались университетские округа, создавалась линейная система управления ими. Внима­ние к духовному образованию было проявлено лишь в несколь­ких аспектах. При Виленском университете была открыта Ви­ленская духовная семинария как центр подготовки учителей по религиозным предметам для всех учебных заведений, а также как центральный орган управления всей церковной жизнью в западных регионах Российской империи.

В первые годы общеобразовательной реформы народного просвещения, затрагивающей духовную жизнь страны, привле­кались материальные средства католической церкви и ее мона­шеских орденов, а также денежные доходы греко-униатской Церкви.

Проблемы Русской Православной Церкви и ее духовных школ оставались пока без особого внимания правительства. Тем не менее в крупных епархиях и митрополиях православное ду­ховенство активно принимало участие в общеобразовательной реформе государства. В Новгороде, Петербурге, Москве и Пскове по инициативе и на средства церковных архиереев открывались вновь или восстанавливались «малые училища». Они функцио­нировали при домах архиереев и в домах священников.

Но поскольку этот процесс зависел от материальных воз­можностей, интеллекта и желания отдельных представителей православного духовенства, уровень образования в этих школах был самым различным. Некоторые из них снова закрывались из-за отсутствия у священников необходимых средств на их со­держание. Требовалась специальная государственная программа реформирования духовных школ Русской Православной Церк­ви.

Эта программа была составлена Особым комитетом в 1808 году. В ней предусматривались тактические и ряд стратегических мер по реформе духовных школ православного вероисповеда­ния.

В данной программе впервые в истории отечественного образования было проведено административное разделение «ма­лых училищ» на светские и духовные. К светским относились гимназии. Они входили в систему управления университетских округов. Школы при монастырях и церквах стали одинаково называться церковноприходскими и являлись «малыми школа­ми» академических округов.

В учебные программы духовных учебных заведений были прибавлены часы на преподавание церковнославянского и гре­ческого языков.

В результате строительства линейной системы управления духовными школами каждый вид (церковноприходская школа, уездное училище, семинария, духовная академия) имел свой устав, в котором были конкретно расписаны их права и обязан­ности. Устав строго регламентировал учебную дисциплину и делопроизводство отдельно взятой духовной школы и виды ду­ховных учебных заведений в их взаимосвязи. Была введена стро­гая субординация между училищами, предполагающая верти­кальную соподчиненность и отчетность низших духовных школ высшим, а также учебно-методическую помощь сверху вниз по линейной системе.

С целью исполнения утвержденной императором програм­мы по реформированию духовных учебных заведений и форми­рованию линейной системы управления была создана в 1808 году Комиссия духовных училищ при Синоде. Комиссия пред­ставляла собой высший исполнительный орган власти по руко­водству духовными училищами. Она занималась обеспечением и распределением материальных средств между духовными учеб­ными заведениями, распределением выпускников на службу. Комиссия осуществляла учебно-методическую помощь и конт­ролировала учебный процесс духовных школ через духовные академии, которые являлись главными учебными заведениями в учебных округах. Важным источником материального обеспе­чения духовных училищ были денежные средства от продажи церковных свечей, собираемые в заемном банке со всех право­славных церквей целевым способом на счет Комиссии духов­ных училищ. Годовая выручка от продажи церковных свечей составляла 3 000 000 рублей. Эта сумма имела ежегодное 5-про­центное приращение в банке. Благодаря такой экономической мере Русская Православная Церковь к 1814 году могла самосто­ятельно содержать духовные училища на свои средства. До 1814 года по распоряжению Александра I реформа духовных учеб­ных заведений проводилась за счет государства и добровольных меценатов, первым из которых был сам император.

При Александре I по предметам учебной программы были введены государственные экзамены на всех уровнях духовного образования. Их принимала государственная комиссия, непре­менно состоящая из представителей светской и церковной вла­сти, а также преподавателей духовных школ.

В 1809 году была открыта Петербургская духовная акаде­мия, а затем образованы четыре учебных академических округа

Духовные академии были сформированы таким образом, что состояли из трех частей: института, конференции и правле­ния. Такая планировка позволяла духовным академиям быть не только высшим учебным заведением, но и средним звеном в линейном управлении духовным образованием.

Линейная система управления духовными школами по ха­рактеру напоминала идентичную систему светских учебных за­ведений, которая замыкалась Министерством народного обра­зования.

Но структура управления духовными школами Русской Православной Церкви строилась автономно. Ее автономность определялась тем, что на ее вершине был свой высший законо­дательный и исполнительный орган, воплощением которого являлись Синод и его Комиссия духовных училищ. Автоном­ность духовного образования Русской Православной Церкви оп­ределялась еще и собственными средствами в заемном банке.

Распределение выпускников на церковную службу, кото­рым занималась Комиссия духовных училищ, осуществлялось на основе заявок епархий и митрополий. Оно было тесно связа­но с синодальной структурой управления. Следует отметить два момента в этой системе распределения, свидетельствующие об отсутствии сословной замкнутости духовенства, которая суще­ствовала до реформы духовных школ. В церковноприходские школы наряду с обязательным приемом на учебу детей духо­венства принимались и дети мирян, т. е. прихожан. Второй мо­мент заключался в том, что при распределении выпускников средних и высших духовных учебных заведений на службу для них появилась альтернатива. В силу государственной необходи­мости или по желанию выпускника можно было получить рас­пределение не только на церковную, но и на светскую службу. Эта возможность выбора службы существовала еще при Екате­рине II. Но она никак не была связана с общей системой рас­пределения выпускников, поскольку таковой не существовало. При Александре I это право выбора слушателей духовных школ стало частью программы линейной синодальной системы рас­пределения их на службу.

4. Особенности духовной цензуры

Реформа духовного образования была тесно связана с ре­формой духовной цензуры при Александре I. Первоначальные изменения в этой области произошли в 1804 году. Синод подго­товил для императора выписки из именных высочайших указов от 15-го января 1783 года, от 27-го июля 1787 года, от 16-го сентября 1796 года, от 9-го февраля и 7-го апреля 1802 года. Эта подборка выдержек имела целью показать важность проблемы по созданию специальной духовной цензуры, о которой поду­мывали еще Екатерина II и Павел I.

В докладе Синода сказано, что актуальность этой пробле­мы определена главной государственной задачей по усилению заслона проникновению революционных идей в сознание рос­сиян. По мнению Синода, эту задачу можно эффективно ре­шить лишь при разделении цензуры на светскую и духовную

Кроме подборки извлечений из прошлых именных указов по цензуре и комментария к ним, в докладе Синода предложен штат чиновников московской духовной цензуры, а также опре­делены сферы ее влияния (137).

Конфирмованный доклад, составленный по предложению обер-прокурора Синода В.А. Хованского, был возвращен об­ратно к исполнению 13-го марта 1804 года (138). Днем позже на основании этого доклада был дополнительно подписан высо­чайший указ Синоду (139).

9-го июля того же года на основании именного указа при­нято совместное постановление Сената и Синода «О духовной цензуре» в Москве. Кроме общих мест, в нем содержался и ус­тав цензуры, окончательно узаконивший ее разделение на свет­скую и духовную.

В уставе были определены и отличия светской от духовной цензуры. Первое отличие касалось сферы влияния в области литературы и книгоиздания. Светская цензура обязана была над­зирать за учебниками и методическими пособиями по общим предметам училищ, за иностранной и художественной литера­турой. Влияние духовной цензуры распространялось на книги и сочинения, связанные со Священным Писанием, экзегетикой закона Божьего и историей святости на Руси.

В уставе сделана оговорка, что книги и сочинения, исхо­дящие от Академии наук, Академии художеств, Российской Академии и других «ученых обществ», а также исходящие от Главного правления училищ, проходят собственную цензуру. В вышеперечисленных организациях должны функционировать свои цензурные комитеты, которые в ответе за выпускаемую ими литературу (140).

Совершенно очевидно, что деление на сферы влияния цензур могло быть только условным, поскольку авторы худо­жественной литературы неоднократно пользовались сюжетами и нравственными уроками Священного Писания, а иностран­ные книги посвящались экзегетике закона Божьего. Тем не ме­нее уставом предложено именно такое деление в области цен­зурного надзора за литературой. Эта неопределенность в сфере влияния двух цензур способствовала их функциональному сли­янию и взаимозаменяемости.

В соответствии с новым делением цензурного надзора было организовано и книгоиздание. Книги и сочинения, имевшие духовную ценность и относившиеся к церковной литературе, в уставе предложено печатать либо в синодальной типографии, либо в типографиях, подведомственных Синоду. Светские кни­ги должны были издаваться в светских типографиях.

Но такая категория, как «духовная ценность», своей изна­чальной сущностью также выходит за рамки церковной литера­туры. Подлинное содержание данного понятия позволяет его использовать и при характеристике светской литературы. По­этому деление книгоиздательского дела по ведомствам тоже могло быть только условным. Отмеченный в уставе второй мо­мент, отличающий светскую и духовную цензуру, касался ее административного подчинения. Светская цензура, как было уже отмечено в именном указе, учреждалась при университетах, состояла из работавших в нем профессоров и магистров и была подотчетна правлению окружного университета.

Комитеты духовной цензуры формировались в епархиях, подчинялись непосредственно епархиальным архиереям, кото­рые отвечали за их работу перед Синодом (141).

Таким образом, функциональные обязанности и задачи обеих цензур были схожи и абсолютно совпадали в их уставах. Обе цензуры обязаны были следить и допускать к печати только те книги, которые могли способствовать «истинному просве­щению ума и образованию нравов». Отмечено, что каждый цен­зор лично отвечал за то, чтобы в книгах «ничего не было... про­тивного закону Божию... законам отечества...верховной власти... общественному устройству и тишине, нравственности и лич­ной чести какого-либо гражданина» (142).

На основании устава каждому цензору дано было право не только запрещать книги с подобными недостатками, но также находить автора «вредной» работы, заводить на него дело и пе­редавать его в суд (143).

Если цензор не был уверен в своем мнении и не хотел единолично принимать решение, то он имел право представ­лять свою письменную рецензию на то или иное сочинение для обсуждения на общем собрании цензурного комитета. На этом собрании его сомнение разрешалось большинством голосов всех присутствовавших (144).

Согласно уставу, подобные собрания цензурных комите­тов планировались заранее на текущий год. Планы отсылались в высшие государственные органы для контроля. План собраний светского цензурного комитета подавался Главному правлению училищ при Министерстве просвещения и духовному цензур­ному комитету Синода. План собраний духовных цензурных комитетов отсылался для контроля в Синод и Сенат (145).

Старшим чиновником цензурного комитета считался сек­ретарь, который владел печатью и руководил канцелярией. Сек­ретарь вел журнал, куда записывал все сочинения, поступив­шие на рассмотрение в комитет. «В сей журнал писалось назва­ние каждой рукописи или сочинения, число страниц в оной, день, в который она поступила... имя издателя или сочинителя, если они известны, имя содержателя типографии... имя цензо­ра, читавшего оную, и день обратной выдачи из цензуры с объяс­нениями» (146).

Время проверки для цензурования поступившей работы уставом точно не было определено. Сказано только, что цензор обязан как можно скорее проверить и возвратить рукопись или сочинение обратно в канцелярию лично секретарю (147).

Уставом был определен ежемесячный отчет цензурного комитета о своей работе. Отчет представлял собой выписки из журнала секретаря и его объяснения к ним. В системе универси­тетских округов этот отчет поступал на обсуждение в универси­тетский совет, а затем в соответствующий департамент Мини­стерства народного образования. Он также отсылался к попечи­телям учебных заведений для общего ознакомления.

В синодальной системе отчет цензурного комитета также состоял из выписок из журнала секретаря канцелярии с его аннотацией и приложенным к ним мнением епархиального ар­хиерея. Этот отчет отсылался к попечителям училищ и в Синод (148). На первый взгляд кажется, что синодальная схема цен­зурной отчетности совпадает со светской. Но практически струк­тура управления духовной цензуры в первые годы XIX века зна­чительно отличалась от светской тем, что не являлась строго линейной. Она содержала в себе элементы лучевой структурной системы, т. е. региональной. В этот период в России функциони­ровало три главных духовных цензурных комитета. Один из них был учрежден в Санкт-Петербурге при Александро-Невской лавре, другой - в Киево-Печерской лавре, третий - в Москве в Ставропигиальном Донском монастыре (149).

Помимо цензурования рукописей и сочинений, главные цензурные комитеты занимались сбором информации от цен­зоров с мест из соответствующих регионов. Эта информация обрабатывалась, а затем отсылалась к попечителям и в Синод. Цензоры на местах назначались Синодом, утверждались импе­ратором из числа иеромонахов и священников в каждый мона­стырь и церковь, в т. ч. и в придворную церковь Его Император­ского Величества (150).

В епархиях они, собственно, и представляли собой епар­хиальный цензурный комитет при архиерее, который имел цен­зурную канцелярию под руководством секретаря. В обязанности цензоров на местах входила проверка не только работ, предло­женных к изданию, но и печатной продукции, поступившей в епархию из крупных синодальных типографий. Если монастыр­ские и церковные цензоры в регионах обнаруживали в ней ка­кую-то, по их мнению, крамолу, то в письменном виде стави­ли об этом в известность епархиального архиерея. Последний к письменному изложению цензоров прилагал свое мнение и с крамольными книгами через Консисторию отправлял инфор­мацию в Синод.

Если цензоры не находили в печатной продукции ничего «противного закону Божьему и государству», то отчет состав­лял секретарь цензурного комитета и вместе с мнением епар­хиального архиерея адресовал в соответствующий главный цен­зурный комитет, в котором делался сводный отчет. Сводный отчет отсылался к попечителям училищ и для контроля в Си­нод. В свою очередь, местная печатная продукция вместе с мне­нием архиерея и аннотацией секретаря цензурной канцелярии отправлялась в главный цензурный комитет, где формулирова­лось окончательное решение по ее распространению среди чи­тателей. Эта деятельность также фиксировалась в отчете веду­щих цензурных комитетов Синоду, который принимал по нему соответствующее постановление (151).

Таким образом, сформированная в начальный период прав­ления Александра I синодальная цензурная структура управле­ния была основана на взаимном контроле местных и главных цензурных комитетов. Арбитром между ними выступал Синод как высший контролирующий орган этой структуры.

Но такая административная форма взаимного контроля цензоров с участием представителей всех монастырей и церк­вей России просуществовала недолго.

В 1808 году в связи с началом преобразований в области управления духовными училищами и формированием академи­ческих учебных округов, цензурное ведомство претерпело не­которые изменения. Была упразднена местная цензура и остав­лены главные цензурные комитеты в Петербурге, Киеве и Мос­кве. Они не подчинялись непосредственно Синоду. Произошло их переподчинение вторым отделениям духовных академий. Это отделение называлось академической конференцией.

Академическая конференция состояла из епархиальных архиереев округа, ректора академии, всех ее профессоров и почетных членов академического округа из числа духовных и светских особ (152). Конференция на общем заседании избира­ла цензурный комитет в составе трех человек сроком на три года. Избранными в этот комитет могли быть только представи­тели той же духовной академии (153).

Еще в докладе Особого комитета «Об усовершенствовании духовных училищ» в разделе «О структуре духовных академий» были оговорены особые условия издания книг. В докладе отме­чено, что печатать и распространять можно только классичес­кие книги. Определение «классическая» присваивалось книге Ко­миссией духовных училищ как высшей цензурной инстанцией. Поэтому цензурный комитет при академической конференции мог выдвигать решения лить рекомендательного характера. Бес­спорной классической литературой считались Священное Пи­сание и богословские книги, проверенные временем. Цензура этих книг исключалась.

Но всякое новое сочинение, написанное магистром или профессором, проходило персональную цензурную проверку. Сначала оно поступало в цензурный комитет. Затем, в случае неодобрения цензора, его обсуждали на академической конфе­ренции. Если это обсуждение носило положительный характер, то академическая конференция принимала ходатайство в адрес Комиссии духовных училищ о присвоении автору работы либо степени магистра, либо доктора богословия. Вместе с ходатай­ством конференции в Комиссию отсылалась и сама научная работа. Комиссия духовных училищ обсуждала новое сочинение на своей публичной конференции. В случае положительного ре­зультата этого обсуждения претенденту на научное звание вы­давался патент и крест на золотой цепочке для ношения на шее (154). Само сочинение провозглашалось классическим и реко­мендовалось к изданию и изучению в духовных училищах.

Если публичная конференция Комиссии духовных училищ не одобряла новое сочинение, то оно не допускалось к изда­нию (155). Естественно, что все сочинения не могли быть абсо­лютно безупречными в плане соответствия с узаконенным ка­ноном публикаций. Поэтому, несмотря на коллегиальность ре­шений, эта форма цензуры совершенно не способствовала сво­боде печати.

Независимо от провозглашенной коллективной ответствен­ности, цензоры академических конференций, так же как и в прежние времена, несли персональную ответственность за свои рекомендации, данные тем или иным сочинениям. Но их ответ­ственность, по сравнению с прошлым, была смягчена. Новый устав цензурного комитета отменял административные и су­дебные меры по отношению к неудачливым авторам и к самим цензорам за их ошибки (156).

Тем не менее практика цензурного ведомства в ряде слу­чаев не соответствовала положениям нового устава. Она вноси­ла некоторые коррективы в его теоретические разработки.

Коллективное цензурование новой печатной продукции нарушалось участием в этом процессе одних и тех же лиц. На­пример, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Амвросий, будучи первым членом Синода и членом Комиссии духовных училищ, успешно пользовался правом архипастыря, в митрополии которого была открыта духовная академия. Это право позволяло ему регулярно участвовать в работе академи­ческой конференции и влиять на ее решение. Стремясь сохра­нить чистоту православия, митрополит Амвросий неоднократ­но выдвигал свои предложения по обсуждаемому сочинению и небезуспешно. Благодаря его отрицательному отзыву, не полу­чили одобрения ни в академической конференции, ни в Ко­миссии духовных училищ, а значит, и не увидели свет, такие сочинения, как «Размышления о важнейших истинах» Иеруса­лима, книга «Письма матери к своему сыну об истинах христи­анской религии» и другие работы (157).

К сочинениям, подвергавшимся цензуре, относились не только работы, предложенные к изданию. Цензуру проходили и конспекты лекций преподавателей, а также проповеди священ­ников, которые рекомендовалось первоначально излагать пись­менно в случае цензурной проверки.

В этой службе цензурного ведомства тоже принимал ак­тивное участие митрополит Амвросий. Но нередко преследуе­мые им интересы сталкивались с интересами других не менее влиятельных членов Синода, Комиссии духовных училищ и прочих высоких цензурных инстанций.

Как известно, Санкт-Петербургская духовная академия была учреждена в 1809 году. Для ее успешной работы осуществ­лялся тщательный отбор профессоров. Подбором профессорс­ких кадров для новой духовной академии занимались три члена

Комиссии духовных училищ. Это были митрополит Амвросий и обер-прокурор Синода А.Н. Голицын, а также известный зако­нодатель М.М. Сперанский.

1-го декабря 1808 года, когда идея об открытии Санкт- Петербургской духовной академии только вынашивалась в выс­ших кругах государственной власти, М.М. Сперанский сделал Синоду письменное предложение по ряду профессорских кан­дидатур для будущей духовной академии. Он порекомендовал пригласить из Педагогического института профессора Лодия для класса философских наук, грека Скиназу - для преподавания греческого языка, доктора права Фесслера - для преподавания еврейского языка (158).

Предложение М.М. Сперанского поступило в Комиссию духовных училищ и рассматривалось там в течение пяти меся­цев. 24-го апреля 1809 года оно было принято, но с некоторой оговоркой. Высокое собрание утвердило кандидатуру Скиназа на должность профессора греческого языка при условии, что в ближайшее время он представит Комиссии конспекты своих лекций (159).

14-го мая 1809 года Скиназа отправил свои конспекты в Синод (160). Вслед за его письмом в Комиссию поступила за­писка митрополита Амвросия. В записке владыка просил уво­лить профессора греческого языка Скиназу «от сей должности» и рассмотреть на эту должность кандидатуру переводчика Кол­легии иностранных дел Апостола Клендо (161). В результате кон­спекты лекций Скиназы не прошли цензуру Комиссии. На пуб­личной конференции Комиссии, состоявшейся 20-го и 23-го декабря 1809 года., было принято Определение об увольнении Скиназы с должности и назначении профессором греческого языка переводчика Клендо. Любопытно, что в определении ни­чего не сказано о конспектах лекций Клендо (162). Вероятно, их цензором был сам митрополит Амвросий, что стало для Ко­миссии основанием не требовать их для своего публичного об­суждения.

Но через некоторое время митрополит Амвросий разоча­ровался в своей кандидатуре. В очередной записке, адресован­ной Комиссии, он выразил неудовольствие поведением Клен­до, который посмел держать у себя дома корректуру греческой энциклопедии, что являлось нарушением правила, разрешаю­щего иметь в домашних библиотеках только печатные книги (163).

Постановлением Комиссии от 23-го апреля 1810 года Клен- до был уволен за проявленную вольность. Его место в духовной академии занял доктор философии Греф, по рекомендации кня­зя А.Н. Голицына (164).

Другой протеже М.М. Сперанского, доктор права Фесслер, со своими конспектами на латинском и русском языках тоже потерпел фиаско. Разгромный отзыв на них написал Феофи­лакт (Русанов), член Синода и руководитель класса словеснос­ти духовной академии, некогда друг М.М. Сперанского. После­дний пытался отстоять кандидатуру Фесслера, но Феофилакт (Русанов) в этом поединке победил. В 1810 году доктор Фесслер был уволен из академии. Учитывая профессиональные знания Фесслера, М.М. Сперанский не отпустил доктора права обрат­но в Германию и с согласия императора привлек его к работе над законами в Государственную комиссию (165).

Влияние митрополита Амвросия и Феофилакта (Русано­ва) в цензурном ведомстве не всегда было достаточным для утверждения их рекомендаций.

Прослышав о способном учителе философии в Вифанс- кой семинарии иеромонахе Евгении, митрополит Амвросий начал предпринимать действия по вызову его на службу в Санкт- Петербург. Конспекты лекций по философии на латинском языке иеромонаха Евгения успешно прошли цензуру Комиссии ду­ховных училищ. 22-го декабря 1808 года ему был сделан офици­альный вызов в Санкт-Петербург на должность профессора философских наук духовной семинарии (166).

Некоторое время спустя в Комиссию поступила записка митрополита Амвросия с предложением о зачислении иеромо­наха Евгения учителем философии в духовную академию (167). Комиссия духовных училищ положительно отреагировала на эту записку и 23-го февраля приняла решение о назначении иеро­монаха Евгения преподавателем философских наук в звании бакалавра и инспектором института академии. Но при этом Комиссия сделала запрос конспектов иеромонаха Евгения по предмету (168). Отправленные в Синод конспекты учителя на этот раз не получили положительного отзыва ни в цензурном комитете, ни в Комиссии духовных училищ. С 10-го января 1810 года иеромонах Евгений был освобожден как от должности инспектора института, так и от преподавания в классе фило­софских наук академии (169).

В этих случаях неудачнику полагалось вернуться на пре­жнюю службу, т. е. иеромонах Евгений должен был возвратить­ся в провинциальную Вифанскую семинарию. Но ему помогла поддержка митрополита Амвросия. Влиятельный архиерей су­мел убедить Синод в достоинствах иеромонаха. 14-го февраля 1810 года Синод принял соответствующее определение. В нем говорилось, что на основании именного указа иеромонах Евге­ний направлен в Московскую Троицкую семинарию в качестве ее ректора (170).

Так, с одной стороны, митрополиту Амвросию удалось помочь своему протеже не возвращаться в Вифанскую семина­рию, а с другой стороны, он не смог оставить симпатичного ему священника служить в пределах своей митрополии. Этот при­мер свидетельствует о частичной коллегиальности решений высшего цензурного руководства по подбору кадров в Санкт- Петербургскую духовную академию. Известная личность митро­полита не смогла оказать абсолютного влияния на общее собра­ние Комиссии духовных училищ.

Тем не менее решения высшего цензурного органа чаще всего зависели от результатов борьбы между собой отдельных его членов. Об этом красноречиво свидетельствует следующий пример участия митрополита Амвросия в деятельности духов­ного цензурного ведомства. Он связан с Филаретом (Дроздо­вым), впоследствии известным русским богословом, поэтом и митрополитом Московским (171).

Чтобы понять, каким образом Филарет оказался в поле зрения митрополита Амвросия, следует обратиться к самым истокам его биографии. Филарет (Дроздов) родился в семье соборного дьякона города Коломны Московской губернии 26­го декабря 1782 года. При рождении его нарекли именем Васи­лий. В миру его называли Василием Михайловичем Дроздовым. Первый успех в духовном образовании Василий Дроздов имел на выпускных экзаменах Коломенской семинарии в 1806 году. На них, как полагалось, присутствовал Московский митропо­лит Платон, который особо отметил блестящие знания семи­нариста Дроздова и его способности к учебе. При содействии митрополита Платона Василий Дроздов поступил учиться на академический курс Троице-Сергиевой лавры. Здесь он впер­вые проявил свои способности не только к проповедничеству, но и к стихосложению, особенно на древних языках. Одно из своих четверостиший на греческом языке он посвятил митро­политу Платону. Святитель узнал об этом, прочел четверости­шье и пришел в восхищение. Окончив академический курс, Василий Дроздов получил звание «студента» и был направлен учителем древних языков и поэзии в Коломенскую семинарию. С тех пор митрополит Платон стал внимательно наблюдать за развитием Василия Дроздова. В переписке с викарием Августи­ном митрополит Платон сообщил: «А у меня явился отличный проповедник - учитель Дроздов. Я сообщу вам его проповедь и вы удивитесь» (172).

Несмотря на просьбы ходоков от жителей Коломны оста­вить у них Василия священником, святитель отправил учителя Дроздова учиться в Московскую духовную академию. По всему видно, что митрополит Платон воспитывал в Василии Дроздо­ве своего преемника по духовному сану. В 1808 году молодой вития был пострижен в монахи и принял имя Филарет. Но на этом влияние митрополита Платона на «студента» Василия за­кончилось по его собственной оплошности. Будучи членом Си­нода, на одном из заседаний при встрече с митрополитом Ам­вросием он похвастался своим воспитанником Филаретом, его многогранными способностями.

После окончания Московской духовной академии в 1809 году Филарет (Дроздов) был вызван именным указом и поста­новлением Синода на службу в Санкт-Петербург. Митрополит Амвросий хотел видеть его в качестве учителя класса словесно­сти в только что открытой Санкт-Петербургской духовной ака­демии. Митрополит Платон не имел такого большого влияния в Синоде, как митрополит Амвросий, и постановление было при­нято без учета его интересов и планов на Филарета.

Тем не менее митрополиту Амвросию не сразу удалось до­стичь своей цели относительно Филарета. Ему помешал в этом Феофилакт (Русанов), который предложил свою кандидатуру в класс словесности духовной академии. Благодаря поддержке вдовствующей императрицы влияние Феофилакта (Русанова) на цензуру оказалось сильнее, чем митрополита Амвросия. Кон­спекты лекций Филарета (Дроздова) не получили положитель­ного отзыва Комиссии духовных училищ. Одновременно конс­пекты лекций ученика Феофилакта (Русанова), префекта Ка­лужской семинарии иеромонаха Леонида Зарецкого, были одоб­рены цензурой. Комиссия духовных училищ назначила его ба­калавром словесного класса духовной академии (173).

Но митрополит Амвросий не хотел уступать обстоятель­ствам и возвращать Филарета в Москву. Он добился в Синоде его назначения инспектором Петербургской духовной семина­рии. Этот факт отражен в мартовском постановлении Синода 1809 года. Более того, митрополит Амвросий посвятил Филаре­та в иеромонахи, приблизил к себе, представил обер-прокуро­ру Синода А.Н. Голицыну. Благодаря столь могущественному покровительству Петербургского владыки и обер-прокурора, которым, в свою очередь, покровительствовал сам Александр I, Филарету удалось проявить свои таланты в столице в полной мере.

Митрополит Амвросий поручал ему престижные пропове­ди преимущественно в большие праздники. В праздники в Алек- сандро-Невскую лавру стекалось огромное число народа. Слу­шая в лавре проповеди Филарета, большинство петербуржцев ощутили силу его ума и высокий ораторский, а также поэти­ческий талант. Слава молодого витии в Петербурге стала быстро расти. Об успехах Филарета его покровители постоянно докла­дывали императору. Александр I стал внимательнее следить за молодым проповедником, способствуя своей поддержкой рос­ту его авторитета. Могущественное участие императора в судьбе Филарета позволило последнему столь же успешно поднимать­ся по «лестнице» и преподавательской службы, и науки. В 1810 году он написал «Записки на книгу Бытие». Это сочинение ус­пешно прошло академическую цензуру. Комиссией духовных училищ оно было признано классическим. 8 февраля этого же года Филарет получил звание бакалавра богословских наук и был переведен в духовную академию преподавателем догмати­ческого богословия и церковной истории. 21 июля 1810 года ему доверили преподавание еще одного академического курса по истории и древностям церковным.

Архиепископ Феофилакт сделал новую попытку испортить карьеру проповеднику Филарету. В 1811 году за общей трапезой митрополита Амвросия он затеял спор о проповеди Филарета в честь лаврского праздника Святой Троицы о дарах Святого Духа и обвинил проповедника в пантеизме и отступничестве от пра­вославия. В ответ Филарет настоял на созыве специальной цен­зурной комиссии по проверке письменного варианта его про­поведи. Здесь же за трапезой митрополит Амвросий сформиро­вал такую комиссию. В нее вошли: сам митрополит, Тверской архиерей Мефодий, известный тогда как строгий ортодокс пра­вославия, князь А.Н. Голицын и М.М. Сперанский. Письменную проповедь Филарета читал каждый из них и ничего предосуди­тельного и противного православию не нашел (174). Акция Фе­офилакта (Русанова) по дискредитации Филарета-проповедника провалилась.

Этот пример внутренних взаимоотношений церковных ар­хиереев свидетельствует о том, что устная церковная проповедь, в принципе, не входила в список трудов для обязательной цен­зуры. Но письменный вариант ее имел каждый проповедник на случай разрешения подобного инцидента или просто на случай проверки текста проповеди епархиальным архиереем.

Инцидент между Филаретом (Дроздовым) и Феофилак- том (Русановым) на этот раз пошел на пользу первому. 8 июля 1811 года он был возведен в сан архимандрита и написал книгу «Начертание церковно-библейской истории». Книга успешно прошла цензуру, и ее автор стал профессором богословских наук. 13 августа 1814 года Комиссия духовных училищ присвои­ла книге статус классической, а Филарету (Дроздову) - науч­ное звание доктора православного богословия. Двумя годами раньше он был назначен ректором Санкт-Петербургской ду­ховной академии (175).

Поединок представителей высшей синодальной цензуры в лице митрополита Амвросия и популярного в петербургских кругах архиепископа Феофилакта (Русанова) на этот раз завершился в пользу митрополита. Желание последнего видеть талантливого Филарета (Дроздова) в качестве преподавателя молодой Санкт- Петербургской духовной академии более чем исполнилось. Он стал не только преподавателем, но и ее ректором.

Помимо внутренних конфликтов членов высшего цензур­ного органа, линейная структура цензурного управления при Александре I испытывала на себе также влияние светских высо­копоставленных чиновников, официально не входивших в ее бюрократическую систему. Об этом свидетельствует следующий исторический факт, связанный с судьбой секретаря Санкт-Пе­тербургского духовного цензурного комитета архиепископа Иннокентия. Он проявил лояльность по отношению к книге «Беседа на гробе младенца о бессмертии души» некоего Стане- вича и пропустил ее в печать. Вопреки установленным прави­лам, книга вышла в свет, минуя высшие инстанции духовной цензуры. Одним из первых ее читателей стал князь А.Н. Голи­цын. Он усмотрел в книге оскорбительные слова в адрес прави­тельства и «впал в гнев». Филарет (Дроздов) попытался смяг­чить обстановку. Он просил князя отказаться от намерения из­ложить императору свое представление о книге Станевича. Од­новременно с этим ректор Санкт-Петербургской духовной ака­демии, викарий Санкт-Петербургской епархии и настоятель Но­воспасского монастыря Филарет (Дроздов) вел беседу с архи­епископом Иннокентием, склоняя его к признанию «своего недогляда» и к желанию принести извинения А.Н. Голицыну.

Почему архиепископ Иннокентий должен был извиняться перед князем А.Н. Голицыным и в чем заключалась крамола книги Станевича, установить не удалось. Книга Станевича до нашего времени, вероятно, не сохранилась. Тем не менее, бе­седуя с Филаретом (Дроздовым), архиепископ Иннокентий ска­зал, что за правду готов терпеть всякое гонение. Тогда князь А.Н. Голицын пренебрег просьбой Филарета (Дроздова) и до­ложил императору свое мнение о книге Станевича «Беседа на гробе младенца о бессмертии души» и о позиции архиепископа Иннокентия.

Наказание не заставило себя долго ждать. Оно носило ад­министративный характер. Сначала Иннокентия перевели в епис­копы и отправили в Оренбург. Позднее по состоянию здоровья он был направлен в Пензу, где и умер от чахотки в возрасте 35 лет (176).

Итак, к 1810 году Александр I в политике надзора за изда­нием учебной, научной литературы и за проповедничеством в России возвращался к тому, от чего пытался уйти в первые годы своего царствования. Он, как Екатерина II в конце своего правления и Павел I, начал ужесточать цензуру. В 1810 году светская цензура была передана в учрежденное Министерство юстиции. Духовная цензура была учреждена в 1808 году в рам­ках синодальной системы духовного образования. Коллегиаль­ность ее высшего органа во многих случаях носила формальный характер и проявлялась в основном в форме противоборства влиятельных церковных архиереев и высокопоставленных чи­новников. Их влиятельность определялась степенью покрови­тельства членов царской семьи, что позволяет считать высшей и главной инстанцией цензуры России абсолютную власть мо­нарха.

Российскую систему духовного образования ожидают перемены: у нас появятся церковные бакалавры и магистры. Кроме того, методика преподавания богословских дисциплин будет переосмыслена. О том, как будет меняться система богословского образования, «Нескучному саду» рассказал один из архитекторов реформы архимандрит Кирилл (ГОВОРУН), первый заместитель председателя Учебного комитета Русской Православной Церкви.

СПРАВКА:
Архимандрит Кирилл (ГОВОРУН), первый заместитель председателя Учебного комитета Русской Православной Церкви, доктор философии, кандидат богословия. Родился в 1974 году на Украине, в 1991-м поступил на факультет физики Киевского университета им. Т. Г. Шевченко. С 1992 года -- студент Киевской духовной семинарии. В 1998 году защитил кандидатскую диссертацию в Киевской духовной академии. В 1995-2000-х учился на богословском факультете Афинского университета. В 2004-м в Даремском университете (Великобритания) получил степень доктора философии. Участник многочисленных межправославных и межхристианских богословских конференций, заведующий кафедрой богословия Общецерковной аспирантуры и докторантуры.

В семинариях нет семинаров
-- Зачем менять систему нашего семинарского образования?
-- Когда мы спрашиваем, зачем нужно менять систему богословского образования, мы забываем, что на протяжении всей своей истории эта система постоянно реформировалась. И всегда это было связано с новыми требованиями к богословскому образованию, которые выдвигало время. Последняя реформа началась около десяти лет назад, на то было общецерковное решение -- резолюция Поместного и Архиерейского соборов, об этой реформе неоднократно говорил покойный Патриарх Алексий. Сейчас она продолжается и вступает в свою новую стадию. С пятилетних семинарских программ мы переходим к подготовке магистров и бакалавров. Но в первую очередь реформа коснется не столько срока обучения, сколько логики образовательного процесса. Здесь мы ориентируется прежде всего на светские стандарты высшего образования, так называемые стандарты «третьего поколения», и на стандарты, связанные с «болонским процессом».

Обычно западную систему принято критиковать, считается, что она не ориентирована на фундаментальные знания, что она слишком прикладная, фрагментарная...
-- Действительно, в соответствии с новыми стандартами студенту прививают не только знания, но и навыки, умения. В отличие от распространенного мнения, это совсем не означает того, что знания отменяются. Знания остаются. Просто теперь студенты должны быть не только образованными людьми, но и уметь применять свои знания на практике. Я не вижу тут никакого противоречия. Правильно поставленная система образования должна помогать усваивать и фундаментальные, и прикладные знания в равной степени. Кроме того, европейская система не является чем-то жестким, это только форма, и содержанием эту форму наполняют сами учебные заведения.

-- Методы обучения тоже претерпят изменения?
-- Безусловно. Это связанно с появлением новых образовательных технологий, упор будет на интерактивность, на диалог между преподавателем и студентом. До последнего времени в системе нашего духовного образования «семинары», привычные для студентов светских вузов, просто отсутствовали. Были только лекции и «самостоятельная подготовка», время, обычно после обеда, когда семинаристы просто сидели и учили наизусть конспекты. Теперь семинарским занятиям, коллоквиумам будет уделено больше внимания, студентам будут даваться темы для самостоятельного изучения, списки литературы, на семинарах они будут докладывать о прочитанном. Более того, семинары станут одним из существенных элементов духовного образования. Появится больше письменных эссе и сочинений, студенты будут больше писать, чем раньше. В целом нагрузка вырастет, но приобретет более творческий характер, перед студентами будет стоять задача уже не просто механического усвоения информации, но ее творческого осмысления.

На Западе около половины учебных курсов студент выбирает сам. Что-то подобное предполагается внедрить и в наших семинариях?
-- Да, нечто подобное будет и у нас, это так называемая «траектория индивидуального обучения». Есть определенный базис, обязательный для освоения всеми семинаристами, и есть вариативная часть. Частичную возможность выбора студент получит уже на бакалаврском уровне, но в полной мере, конечно, он сможет выбирать предметы только в магистратуре.

Табель о рангах -- Церковные учебные заведения будут готовить теперь не просто священников, а бакалавров и магистров богословия. Бакалавриат -- это первая ступень высшего профессионального образования, принятая на Западе, нормативный срок обучения бакалавра четыре года, а не пять, как у специалиста. Магистр -- вторая ступень, дополнительно еще два года. В России многие смотрят на бакалавров как на людей, не имеющих полноценного высшего образования. Не отразится эта тенденция на священниках-бакалаврах?
-- Я думаю, у нас не возникнет с этим проблем, потому что еще совсем недавно все наше семинарское образование было четырехлетним. Пятилетние программы появились только в девяностых, так что, переходя на бакалавриат, мы возвращаемся к старой системе. Большинство провинциальных семинарий будут присваивать своим выпускникам именно бакалаврскую степень, и только некоторые из них получат право присваивать степень магистра -- те, что смогут обеспечить соответствующий уровень преподавания. К новым программам семинарии будут переходить не сразу, уверенно можно сказать только то, что уже в этом году к подготовке магистров и бакалавров приступят в Москве и Санкт-Петербурге.

Раньше в системе богословского образования степень магистра богословия считалась выше кандидатской. Как новая магистерская степень будет соотноситься с кандидатской?
-- С церковными кандидатскими и докторскими степенями существует такая же неразбериха, как и со светскими. Российский кандидат наук условно соответствует западному «доктору философии», а доктор -- «заслуженному профессору». Церковные степени кандидата богословия, магистра и доктора в том виде, в котором они существовали раньше, не совпадали ни с зарубежной, ни со светской системой. Теперь мы постараемся их привести в соответствие с мировой практикой. Безусловно, кандидат будет выше магистра, как это и принято в светской системе высшего образования. Нашу магистерскую степень мы будем приравнивать к степени магистра светского вуза или зарубежного университета, а кандидатские степени постараемся приравнять к степени кандидата наук, с одной стороны, и к зарубежной степени «доктора философии» -- с другой. Все это существенно повышает требования к написанию кандидатских сочинений.
Кроме того, изменения коснутся и докторских степеней. Если раньше церковные докторские степени присуждались без защиты диссертации, как признание выдающихся заслуг церковного ученого, то теперь эта степень будет предполагать защиту докторской диссертации, и к ней мы будем применять все те же требования, которые применяются государственной аттестационной комиссией к светским докторским диссертациям в области гуманитарных наук.

Битва за признание -- Вы получили богословское образование у нас, учились на Западе и знакомы с обеими этими системами изнутри -- какие преимущества и недостатки есть у каждой из них?
-- Везде свои сложности. Я окончил Киевскую духовную академию и семинарию, учился в Греции на богословском факультете Афинского университета, писал диссертацию в Англии. Когда мы разрабатывали реформу, то нам хотелось объединить все лучшее, что есть в этих трех системах, и создать свою, синтетическую. Греция славится очень хорошим фундаментальным образованием, но там достаточно сложно писать диссертацию, по множеству причин; в Великобритании, напротив, фундаментальное образование, может, и не такое блестящее, но великолепно продумана система работы над диссертациями. Там студент, перед тем как он будет допущен к написанию работы, обязан пройти спецкурс в области научной методологии: этот курс включается в обязательную часть магистерской программы. Этот элемент мы позаимствовали и для нашей системы. В российской светской науке существует предвзятое отношение к церковным исследователям, потому что некоторые из них действительно просто не владеют методологией научного исследования в достаточной мере, сегодня наша задача -- разрушить этот стереотип.

Если церковные исследователи будут руководствоваться только научной методологией, останется ли в их диссертациях место для конфессиональной составляющей?
-- Безусловно. В чем заключается эта конфессиональная составляющая? Об этом можно прочитать целую лекцию. Нужно уметь синтезировать установки традиции и научные методы, этому нужно просто научиться. Я не думаю, что между традицией и научными методами может быть конфликт. Ведь если мы ссылаемся на традицию -- мы всегда ссылаемся не на традицию вообще, а на конкретных отцов, на конкретные тексты. Это работа с источниками, и она одинаково обязательна как для церковного, так и для светского ученого.

На Западе богословская наука не отделена от светской, там докторские степени богословских факультетов признаются государством. Как наши духовные степени сегодня признаются за рубежом?
-- Пока они не признаются, вернее, существуют отдельные прецеденты, но нет системы такого признания. Дело в том, что на Западе нет государственных аттестационных комиссий (вроде наших ВАКов), и научные степени там присуждает каждый университет самостоятельно. В каждом отдельном случае, когда мы отправляем нашего студента на обучение в западный университет, нам приходится отдельно договариваться относительно того, чтобы его семинарский диплом был признан, чтобы он мог поступить на магистерскую или докторскую программу. Для того чтобы за рубежом признали наш диплом, нам совсем не обязательно, чтобы его признавали в России. И в то же время признание наших дипломов западными вузами, равно как и признание их российской светской системой высшего образования, является одной из целей нынешней реформы.

Реформа системы духовного образования 1808-1814 гг.

В конце 1807 г. государь выдвинул вопрос ο повышении образования и материальных средств духовенства. По-видимому, Сперанский, знавший по своему прошлому существующее положение, проявил почин в этом деле. Голицын, вероятно, под его влиянием, подал 20 ноября доклад государю οб учреждении особого Комитета для обсуждения этого вопроса людьми из среды духовенства и лиц, занимающих высшие государственные должности. Членами Комитета были назначены: митр. Амвросий, епископ Феофилакт, протопресвитер Краснопевков, обер-священник Державин, кн. Голицын и Сперанский. В разработке этого вопроса, наряду с владыкой Амвросием, принимали участие видные иерархи, тогда члены Синода. Таковыми были: епископ Мефодий (Смирнов), известный хорошим устройством учебных заведений в управлявшихся им епархиях, возглавлявший тогда тверскую; архиеп. астраханский Анастасий (Братановский), член российской академии, работавший над этим вопросом еще до образования комитета (ум. в дек. 1806 г.); еп. калужский, потом рязанский, Феофилакт (Русанов), однокурсник и друг Сперанского, хорошо образованный и по общим наукам. Будучи с 1807 г. членом Синода, он вскоре сделался влиятельнее митр. Амвросия. Ближайшим помощником митрополита был тогда его викарий, еп. старорусский Евгений (Болховитинов), впоследствии митрополит киевский и член российской академии. Он был воспитанником московского университета и академии, из вдовых священников, префект Петербургской Академии. Последний разработал преимущественно учебную и административную части проекта об усовершенствовании духовного образования. При разработке экономической части владыка Анастасий выдвинул вопрос ο назначении содержания для духовных школ из свечного дохода церквей. В июле 1808 г. Комитет выработал: 1) план новой организации всего духовного образования и 2) план изыскания средств для создания огромного капитала духовного ведомства.

Средства на содержание духовных школ должны были создаться без особого отягощения государства и народа. В основу капитала были положены: 1) экономические суммы всех церквей, которые назначено было поместить в банк для приращения; 2) ежегодный свечной доход церквей, тоже назначенный к помещению в банке; 3) ежегодное пособие от казны в течение только 6 лет. Но расчеты эти расстроились частично из-за утаения некоторыми приходами экономических и свечных сумм, главным же образом из-за наступившей вскоре войны и вызванных ею бедствий.

Во главе всего духовно-учебного дела была в том же году поставлена комиссия духовных училищ из высших духовных и частью и светских сановников, заседавших в прежнем комитете. Этим при Синоде впервые создалось центральное учреждение, ведавшее духовным образованием в государстве. Окружными органами комиссии сделаны были духовные академии, для чего при них были учреждены особые конференции, составленные из местных ученых и духовных лиц. Ближайшее попечение ο школах по-прежнему предоставлено было местным архиереям, но самим лично, без участия в нем консисторий. Главной целью проекта было отделение высшего богословского образования от среднего и низшего. Епископу Евгению (Болховитинову) было поручены составить «предначертание» реформы. К 1814 г. трудами, гл. обр. Сперанского и архиеп. Феофилакта (Русанова) были разработаны, а затем и введены уставы академий, семинарий и училищ. Их главной целью было не механическое запоминание учебного материала, а его своб. и творческое усвоение, способствующее развитию собственных способностей учеников.

В 1808 году в России были четыре духовных Академии (киевская, московская, петербургская и казанская), 36 семинарий, 115 низших духовных училищ, с почти 28.000 учащихся. На основании Комитетского проекта, Комиссия духовных училищ, образованная в 1808 году и являвшаяся отделением Синода, объединяла под своим началом все духовные школы под единым управлением. Непосредственный надзор за средними и низшими духовными заведениями был поручен Академиям. Ведомство было разделено на округи по количеству Академий. Были выработаны единообразные уставы. Академии давали высшее образование воспитанникам, уже окончившим семинарии. Семинарии, одна на каждую епархию, представляли собой средние духовные учебные заведения. Низшие училища, уездные (по 10 на епархию) давали детям начальное образование. В действительности училищ было открыто менее запланированной цифры: всего 300. Академий оставлено три: Казанская в 1818 году была преобразована в семинарию с присоединением ее округа к Московскому. Вновь она открыта была только в 1842 году.

Духовные школы были созданы в виде сословных школ смешанного типа, с общеобразовательными и специальными курсами вместе. Образование в них стало обязательным для детей духовенства. В царствование Александра I число учеников в них достигло 46.000. Курс низших школ имел элементарный характер, и в них принимались дети других сословий. Семинарский курс был составлен из трех двухгодичных отделений – риторики, философии и богословия. В Академиях курс делился на два двухгодичных отделения – общеобразовательное и специально-богословское. Студенты Академий по окончании курса удостаивались степеней кандидата и магистра и особых окладов по этим степеням, если они примут священный сан. В 1814 году Комиссия духовных училищ удостоила несколько духовных лиц степени доктора богословия, тоже вместе с особыми окладами. Магистры и доктора в священном сане получали особые кресты.

Религиозные взгляды и отношение к церковной жизни императора Николая I. Св. Синод и епископат в период царствования Николая I. Обер-прокуроры Николаевской эпохи, их отношения со Св. Синодом.

Во внутренней политике усилился охранительный курс. Он распространился и на Церковь. Реакция на недавнее засилье враждебных Православию масонских кругов носила нетворческий, казенно-охранительный характер. Новый курс правительства поддерживали митрополиты Петербургский – Серафим и Невский – Евгений (Болховитинов), а у Московского архипастыря митрополита Филарета, который назвал этот поворот «обратным ходом ко временам схоластическим», он вызывал горестные чувства. Для борьбы с инославными влияниями, с ересями и сектами устрожалась духовная цензура, но цензура была направлена и против проявления живой богословской мысли. Напуганные разгулом «оккультного» мистицизма, ревнители «обратного хода» с опасливым недоверием стали относиться и к аскетическому мистицизму, к творениям святых отцов: «умная сердечная молитва» оказалась «уничтожена и осмеяна как зараза и пагуба» (митр.Филарет). Цензура не пропускала в печать богословских сочинений А. С. Хомякова. Под подозрением оказалось даже православие митрополита Филарета.

При Николае I усилился обер-прокурорский надзор за ходом церковных дел. Обер-прокурор получил министерские полномочия. Несмотря на подозрительное отношение Николаевского двора к деятелям Александровского царствования, связанным с масонскими кругами, в 1833 г. обер-прокурором вместо князя П.С. Мещерского был назначен тайный масон С.Д. Нечаев. К духовенству он относился презрительно и враждебно, и сразу повел настоящую войну против иерархов из Синода, причем в этой борьбе не брезговал и интриганскими методами. Он инспирировал ложные доносы на архиереев, в которых те обвинялись в политической неблагонадежности, а чтобы придать доносам видимость правдоподобия, подталкивал членов Синода выражать недовольство жандармским давлением на Церковь. Недовольство Нечаевым в Синоде стало столь велико, что иерархи решились просить государя о замене его другом лицом, которое возымело успех. После отставки он занимался в своем имении астрологией.

Его преемником стал граф Н.А. Протасов. Это был один из самых энергичных и умных сановников николаевской эпохи. Он получил воспитание у гувернера-иезуита, и оттого, вероятно, несмотря на его искреннюю преданность Православной Церкви, в его богословских воззрениях всегда был заметен сильный налет католицизма. Но к Риму Протасов относимся недружелюбно, и в своих церковно-политических взглядах был далек от клерикальных латинских тенденций.

Протасов хотел сделать государство строго конфессиональным и отрицательно относился к политике широкой веротерпимости, проводившейся при Екатерине и Александре I. Но на Церковь он смотрел прежде всего с точки зрения государственного интереса, пользы, видел в ней одну из опор правительства, и в этом был верным продолжателем линии Петра I и архиепископа Феофана. Он скоро подчинил себе учреждения, находившиеся прежде в ведении Синода – Духовно-учебное управление, преобразованное из Комиссии духовных училищ, подведомственной Синоду; счетную часть Синода, которую он преобразовал в Хозяйственный комитет. С членами Синода граф Протасов обращался заносчиво, грубо, позволяя себе кричать на них и даже пытался по-военному командовать ими. При этом он однако заботился о престиже Святейшего Синода и не позволял главам смежных министерств вмешиваться в церковные дела.

Считая РПЦ своим ведомством, Протасов брал на себя инициативу в решении чисто церковных дел и даже вопросов богословского характера. В конце 1830-х годов он поднял вопрос об исправлении «Катехизиса» митрополита Филарета, в котором усмотрел протестантский оттенок, заключавшийся будто бы в отсутствии 9 церковных заповедей; заимствованных митрополитом Петром Могилой в «Православное Исповедание» из католических катехизисов. «Православное Исповедание» Протасов ставил так высоко, что ввел обязательное изучение его во всех Семинариях и настаивал на том, чтобы оно было объявлено «символической книгой». Обер-прокурор решительно возражал против перевода Библии на русский язык и предлагал Синоду объявить славянский перевод каноническим. Этому намерению воспротивился Московский митр. Филарет. Предложение Протасова было отвергнуто Синодом, но вскоре после этой неудачи, в 1842 г. Протасов добился удаления из Синода в свои епархии митр. Московского Филарета, и Киевского мит. Филарета (Амфитеатрова). Московский святитель однако и после удаления из Петербурга, никуда не выезжал из Москвы, продолжая оставаться средоточием церковной жизни. Русские иерархи смотрели на него как на своего вождя и, приезжая в Москву, шли к нему за советом и руководством.

В 1843 году скончался митрополит Петербургский Серафим, который умел поддерживать хорошие отношения с самовластным обер-прокурором, потому что вполне сочувствовал протасовской церковной политике. Его преемником стал переведенный из Варшавы митрополит Антоний (Рафальский), который привлек внимание жителей столицы торжественностью и красотой совершавшихся им Богослужения. После его смерти в 1848 году на его место пришел митрополит Никанор (Клементьевский).

По инициативе обер-прокурора был разработан Устав духовных консисторий, утвержденный в 1841 г. По Уставу епархиальные консистории являлись совещательными и исполнительными органами при епархиальных архиереях. Члены консисторий назначались архиереями из числа наиболее заслуженных священников. Кроме них в консисторских штатах состояли светские чиновники во главе с секретарем, которого назначал и увольнял обер-прокурор. Любое решение епархиального архиерея могло быть опротестовано секретарем, и в этом случае его исполнение приостанавливалось. В сущности, эти секретари были своеобразными местными «обер-прокурорами», практически независимыми от архиереев и имевшими огромное влияние на ход епархиальных дел. Постановлением Синода упразднялись промежуточные звенья между епархиальной властью и благочиниями – уездные духовные правления.

При Протасове границы епархий были приведены в соответствие с административным делением страны на губернии. За годы царствования Николая I открыт был ряд новых епархий: Олонецкая, Саратовская, Новочеркасская, Симбирская, Томская, Херсонская, Варшавская, Камчатская, Кавказская, Рижская, Самарская, Полоцкая и Литовская. Конец царствования совпал с неудачной для России Крымской войной. Духовенство в войсках и в местах боевых действий поднимало дух бойцов и жителей, заботилось о раненых, утешало их, напутствовало умиравших. Соловецкий монастырь мужественно выдержал двухдневную бомбардировку английской эскадры. Корсунский женский монастырь под Севастополем был обращен в лазарет, и инокини служили в нем сестрами милосердия. В разгар Крымской кампании в 1855 году скончался император, Николай I. Обер-прокурор Святейшего Синода граф Н.А. Протасов умер на месяц раньше монарха, которого он глубоко почитал.

22. Славянофилы: основные идеи, церковная деятельность, богословские труды. Богословие А.С. Хомякова.

Деятельность Славянофилы соединили в себе глубочайшую западную образованность с искренней преданность РПЦ и все время стремившаяся донести до русского образованного сословия те духовные сокровища, которые были ею накоплены. Она способствовала тому, что в Православии удержались многие слои русского общества. К Православию славянофилов толкнуло чувство патриотизма, оживившееся после победы над Наполеоном. Многие из них были участниками этой кампании, которая оказала на них глубочайшее воздействие. Думающих людей волновал вопрос о месте России в общем потоке всемирной истории, вопрос о России и Западе. И с самого начала наиболее чуткими мыслителями было угадано, что главный водораздел между Россией и Западной Европой носит религиозный характер, что своеобразие нашей исторической судьбы связано с Православием. В зависимости оттого, какая оценка давалась этой связи, в общественной мысли обозначилось два противоположных направления: западники и славянофилы. В противоположность западникам, славянофилы в своеобразии русского исторического пути, органически связанного с православной верой, видели не слабость, а силу России. Пагубным и тупиковым они находили не русский, а как раз западноевропейский исторический путь. Отправной точкой в духовном блуждании Запада славянофилы считали великую схизму 1054 г. В петровских реформах они видели роковую ошибку. Смыкаясь с западниками в критическом отнош. к совр-ти, расходились с ними в объяснении причин отрицательных явлений.

Одним из наиболее глубокомысленных авторов-славянофилов был А.С. Хомяков (1804-1860), мыслитель, необычайно разносторонний богослов, философ, историк, поэт. В юности он был вольнодумцем и обратился к Православию, как и Киреевские, отчасти из-за чувства патриотизма, а отчасти под влиянием своей жены, которая тоже была связана с преподобным Серафимом. Он продолжил линию митр. Филарета, который полностью освободился от влияния со стороны протестантизма и латинства и осознал необходимость восстановления традиций святоотеческого богословия. Сыновняя преданность Церкви этого на редкость талантливого и остроумного человека, непревзойденного полемиста и диалектика, опиралась на его молитвенный опыт. В средоточии богословской мысли Хомякова стояла Церковь, и его главное богословское сочинение озаглавлено «Опыт катехизического изложения учения о Церкви». Он развивал мысль о соборности Церкви. Под соборностью он понимал вовсе не «всемирность» Церкви. Соборность, в его понимании, не человеческое, а Божественное свойство Церкви. «Не лица и не множество лиц в Церкви хранят Предание, и истину, но Дух Божий, живущий в совокупности церковной». Его главный тезис: Церковь одна. Поэтому о западных исповеданиях он писал всегда, как об обществах, отделившихся от Единой Церкви. Коренной причиной западной схизмы Хомяков считал «недостаток любви». Один из итогов его деятельности – книга «Церковь одна». Хомяков считал, что истину нужно не доказывать, а показывать: «Силой разума не доходят до истины Божией, а в бессилии человеческом делается явным бессилие доказательств. Поэтому христианское знание не есть дело разума испытующего, но дело благодатное и живое». Он понимал веру как совокупность религиозного опыта. Известна его переписка с англиканским дьяконом Пальмером (член «Высокой церкви», стремившейся объединиться сначала с Римской, а после неудачи, с РПЦ или КП), которого он убедил в истинности Православия, но Пальмер присоединился к католичеству по практическим соображениям. При жизни Хомякова академическое богословие с подозрением относилось к его экклезиологическим воззрениям. Но на рубеже столетий его авторитет и его влияние на богословскую науку были чрезвычайно велики.

Замечательным представителем славянофильства был Иван Васильевич Киреевский, старший из славянофилов, который мог бы претендовать на роль основателя движения. Он оставил не много произведений. И.В. Киреевский и его брат Петр Вас. известны тем, что переехав в Оптину пустынь наладили там под руководством старца Макария издание православной литературы. Гораздо больше сочинений оставил славянофил младшего поколения Юрий Федорович Самарин. Ранние его работы были посвящены исследованию и сравнению богословия Феофана Прокоповича и Стефана Яворского. Эти работы помогли уяснить, в чем состоит отличие православной святоотеческой традиции как от католической, так и от протестантской и что православная традиция – это нечто глубоко оригинальное и своеобразное.

Первоначально программа преподавания и уровень получаемых знаний были невелики. Лишь во второй половине XVIII в. учебные курсы постепенно расширялись введением и светских дисциплин: истории, географии, литературы, математики; вводилось обучение сельскому хозяйству. Но на первом плане стояли «науки, святой церкви приличные и наипаче духовному званию потребные». При этом от учащегося требовалось лишь механическое заучивание материала: например, учителю истории предписывалось: «учителя долг есть только наблюдать, что знание истории (для учеников) состоит наипаче в чтении и памятовании ее, а толкования много не требуется» . В конце XVIII в. в духовных семинариях стало постепенно вводиться обучение немецкому и французскому языкам (по выбору), что давало семинаристу возможность подрабатывать переводами и уроками. Некоторые семинарии посылали лучших своих учеников для слушания лекций в Московский университет, чтобы они «собирали плод познаний и с цветов светской учености». При этом посылаемые давали подписку, что останутся в духовном звании и будут числиться в своих учебных заведениях .

Хотя в течение XVIII в. число семинарий и учащихся в них возрастало, но этот рост был крайне медленным из-за недостатка учителей и средств на содержание школ. Поэтому почти до конца века духовные школы существовали не во всех епархиях, так что знания и навыки служения у многих приходских священников носили «домашний» характер, т.е. передавались от отца к сыну. Иначе говоря, в течение всего XVIII в. специальное духовное образование так и не сделалось всеобщим для приходского духовенства, несмотря на неоднократно издаваемые указы ставить на церковные должности только прошедших курс обучения в семинариях или, по крайней мере, в духовных училищах.

В 30-х годах XVIII в. из 125 тыс. лиц мужского пола, принадлежавших к духовному сословию, в семинариях обучалось только 2600 человек. В середине XVIII в. из 303 протопопов и священников Москвы и Петербурга только 93 имели полное семинарское образование. Даже в 1806 г. (накануне реформы системы духовного образования), когда численность учеников духовных школ перевалила за 20 тысяч, среди приходских священников числилось 3368 человек, которые не прошли курса обучения в духовной школе; в этом числе оказалось 1166 неграмотных.

Но определенные успехи имела высшая духовная школа. Появление ее относится к XVII в. Первое высшее духовное учебное заведение было основано в 1632 г. при Киево-Печерской лавре киевским митрополитом Петром (Могилой) и первоначально называлось Киево-Могилянской коллегией. В 1701 г. она получила статус Духовной академии. В 1685 г. в Москве открылась Славяно-греко-латинская академия. Ее выпускники впоследствии стали известными государственными и церковными деятелями, поэтами, учеными. Она же поставляла и кадры учителей для духовных семинарий, которые в первой четверти XVIII в. были открыты в Новгороде, Переяславле-Залесском, Коломне, Туле, Орле и других городах. На основе Славяно-греко-латинской академии были созданы в 1721 г. Московская духовная академия, а в 1755 г. – Московский университет.

В 1721 г. при Александро-Невском монастыре была открыта Славянская школа, преобразованная в 1726 г. в Славяно-греко-латинскую семинарию, которая по уровню преподавания и задачам подготовки ученых духовных кадров приближалась к Киевской и Московской академиям. В 1788 г. она была преобразована в Главную семинарию, а в 1797 г. в Духовную академию. Такой путь прошла и открытая в 1723 г. Казанская духовная семинария, преобразованная в 1797 г. в Духовную академию (о дальнейших изменениях ее статуса см. ниже).

В 1768 г. была учреждена специальная комиссия, поставившая целью расширение и упорядочение системы духовного образования. Итоги были таковы: если в 1764 г. было две духовных академии и 26 семинарий с 6 тыс. учащимися, то в 1784 г. – 34 семинарии с 12 тыс. учащимися .

Отметим, что духовные семинарии в XVIII в. (да и позднее) поставляли немало своих выпускников в Московский университет, в Медицинскую школу, в народные школы учителями, на государственную службу. Так, после губернской реформы 1775 г. возникла большая потребность в канцеляристах. Указом 1779 г. было дозволено определять семинаристов в государственную службу, чем и воспользовались сотни семинаристов .

В целях подготовки квалифицированных кадров преподавателей духовных семинарий указом Екатерины II от 6 мая 1788 г. было предписано направлять в Главную духовную семинарию при Александро-Невской лавре в Петербурге из старших (богословских и философских) классов прочих духовных семинарий по два лучших семинариста, «надежных в благонравии, поведении и учении, и лучшего перед другими понятия», а потом отправить их в те же семинарии в качестве их преподавателей. Расходы по обучению и содержанию их должна была нести пославшая их семинария. В числе первых 30 отобранных для этой цели лучших семинаристов оказался и направленный из Владимирской семинарии М.М. Сперанский.

31 октября 1798 г. был издан первый Устав духовных академий. Он предусматривал преподавание в академиях «полной системы философии и богословия», «высшего красноречия», древнееврейского (по книгам Ветхого Завета), древнегреческого и латинского языков, а из новых – французского и немецкого, российской, всеобщей и церковной истории, физики и математики. Подтверждалось правило направления из каждой семинарии двух лучших учеников в Петербургскую духовную академию .

Духовное образование к этому времени приобрело уже сословный характер: в семинарии и академии принимали только сыновей из семей духовенства. Считалось, что поповский сын обязательно должен был пройти семинарию. Индивидуальные его интересы и способности не принимались в расчет. Он должен был пройти весь курс обучения, сколько бы времени на это ни потребовалось. Поэтому нередко бывало, когда неспособных или ленивых из года в год оставляли в прежнем классе, так что в одном классе находились ученики в возрасте от 12 до 20 лет.

Современники и историки духовной школы рисуют неприглядную картину состояния духовных учебных заведений на рубеже XVIII-XIX вв., жизни и быта учеников духовных школ. В семинариях тогда ограничивались преподаванием Закона Божия, обучением чтению и письму, церковному пению, элементарными сведениями по богословию, но более всего «зубрили латынь и греческий», а также «упражнялись» в составлении проповедей. Св. Писание изучали в переложении, да и сама Библия находилась в семинарской библиотеке обычно в единственном экземпляре. Преподавание было пронизано мертвой схоластикой и канцелярщиной. «Педагогические меры, – пишет историк духовной школы Ф.Н. Белявский, – состояли только в наказаниях, которые поражают своей жестокостью: розги, палки, пощечины, битье линейками, дранье за волосы были единственными средствами поощрения. Под влиянием такой школы и вырабатывался тот бурсацкий тип, во имя которого всякая чувствительность, нежность нравственного чувства, совестливость преследовались как бабьи черты, недостойные порядочного бурсака». Немногим лучше было положение и учителя, который мог «за послабление» подвергнуться «равномерному наказанию, как и об учениках показано» .

Духовные семинарии терпели крайний недостаток во всем. Учителя семинарий из-за скудной оплаты своего труда стремились давать частные уроки. На содержание казеннокоштных семинаристов, по свидетельству того же автора, «падали такие крохи, что кроме ржаного хлеба, пустых щей, приправленных конопляным маслом, сухой каши, гороха и кваса, им не приходилось лакомиться другими блюдами». Школьные здания, особенно в провинции, по недостатку средств не ремонтировались и плохо отапливались. Бывшие семинаристы вспоминали о «страшном холоде», какой они испытывали в неотапливаемых классах (они же служили и столовыми, и спальнями), с разбитыми окнами, разломанными дверями, когда во время суровых зимних дней семинаристы «сбивались в кучу вокруг тлеющего очага, согревая друг друга своими телами, завернувшись в жалкие одежды». Нелегко приходилось и своекоштным семинаристам, жившим в снимаемых «углах» частных квартир обычно где-нибудь на окраине города в такой тесноте и грязи, что это приводило «в изумление» видавшую виды тогдашнюю полицию. Если кому из семинаристов повезет, то он мог заработать себе на кусок хлеба обучением грамоте детей какого-нибудь купца или чиновника, получая в качестве «платы» остатки обеда с хозяйского стола. «Менее удачливые кормились милостыней, распевая духовные канты под окнами городских жителей, попрошайничеством, а то и мелкими кражами в садах и огородах» .

Со стороны духовных властей предпринимались попытки положить конец надругательствам над семинаристами. Влиятельный в то время московский митрополит Платон (Левшин) в специальной инструкции предписывал «исправлять» учеников «более словом, моральным пристыжением, не позволять преподавателям по отношению к их ученикам такие посрамления, честь трогающие, как скотина, осел и т.п., не применять при наказании ремней, палок, розог, пощечин, дранья за волосы». Сам факт появления такой инструкции – свидетельство того, насколько широко были распространены подобные «педагогические приемы» в тогдашних семинариях. Впрочем, они продолжали бытовать и впредь, а розга была «в ходу» даже в начале XX в.

2. Реформа духовного образования (1808–1814)

В начале XIX в., в контексте проводившихся Александром I других преобразований, была проведена и реформа системы духовного образования. Задача ее – устранить негативные стороны этой системы, придать единство и преемственность всех степеней духовных учебных заведений и программ обучения. Вместе с тем преследовалась и важная цель повышения общеобразовательного уровня духовно-учебных заведений, а в академиях и развития богословия.

Необходимо отметить, что все реформы и преобразования в Русской Православной Церкви синодального периода проводились по инициативе светской власти. «Реформы никогда не исходили от Святейшего Синода, он только проводил их, действуя под давлением преобладавшего политического направления или государственной власти, представленной в лице обер-прокурора», писал видный историк Русской церкви этого периода И.К. Смолич .

В связи с реформой народного образования 1803–1804 гг. и применяя создаваемую ею новые школьную и университетскую структуры, правительство Александра I в 1808–1814 гг. провело реформу духовного образования.

Разработать основные принципы реформы системы духовного образования было поручено могилевскому архиепископу Анастасию Братановскому и петербургскому викарию Евгению Болховитинову. Подготовленные ими проекты в 1805 г. были сведены в один под названием «Предначертания о преобразовании духовных школ». В конце 1806 г. обер-прокурор Св. Синода А.Н. Голицын предписал епархиальным архиереям собрать сведения о положении духовных училищ в своих епархиях и направить их в Синод. Затем как проект Анастасия Братановского и Евгения Болховитинова, так и доставленные архиереями сведения были представлены императору, который распорядился передать их М.М. Сперанскому. Для изучения этих материалов и составления на их основе окончательного текста закона о реформе духовной школы, 29 ноября 1807 г. был учрежден «Комитет об усовершенствовании духовных училищ», в который вошли петербургский митрополит Амвросий (Подобедов), назначенный его председателем, калужский епископ Феофилакт Русанов, обер-прокурор Синода А.Н. Голицын, духовник царя протопресвитер Сергий Краснопевков, обер-священник армии и флота Иоанн Державин и статс-секретарь М.М. Сперанский, который стал, по отзывам современников, «душой» этого Комитета. Сперанский, сам прошедший все ступени духовного образования, великолепно знал его нужды и стоявшие перед ним проблемы.

Перед комитетом стояли три задачи:

1) рассмотреть подготовленный проект реформы духовной школы и собранные материалы по этому вопросу и на их основании выработать окончательный проект;

2) исчислить суммы для училищ и жалованья приходским священникам;

3) приискать способы доставления этих сумм.

Результатом работы Комитета явился представленный 26 июня 1808 г. императору «Доклад об усовершенствовании духовных училищ, о начертании правил для образования сих училищ и о составлении капитала на содержание духовенства, с приложением штатов духовных академий, семинарий, уездных и приходских училищ». Текст доклада был написан Сперанским. По определению профессора Казанской духовной академии П.В. Знаменского, автора исследований о духовном образовании России, «доклад представил собою такое новое и свежее по направлению, такое стройное, изумительное по широте и единству основного взгляда по силе его логического развития в частностях изложение предначертаний касательно постановки духовных школ, что подобная работа только и могла выйти из Комитета, где работал Сперанский» . В докладе Сперанский глубоко проанализировал недостатки духовного образования и определил основные направления его реформы. «Доклад» был одобрен Александром I 26 июня 1808 г., а в 1809 г. издан . Он был положен в основу законов 1808–1814 гг. о реформе духовной школы .

М.М. Сперанский считал, что главным недостатком предшествовавшей духовной школы было отсутствие преемственности в образовании и «чрезмерное засилие латинского языка». «Цель просвещения духовенства, – указывал он, – есть без сомнения твердое и основательное изучение Религии. К познанию Религии, основанных на догматах ее, на Св. Писании и преданиях древних, нужно знать самые сии древние источники и части наук, непосредственно к ним принадлежащие... Из сего открывается, что главною целию духовного просвещения должна быть ученость, собственно так называемая» . Духовное образование, указывал Сперанский, призвано сформировать «просвещенных и благочестивых служителей церкви». Требовался «не просто знаток священных текстов, механически их воспроизводящий, а богослов, толкователь, понимающий потаенный смысл Св. Писания». Духовная школа должна была способствовать и подготовке высокообразованных представителей церковной иерархии, чему придавалось государственное значение. Предполагалось, что основательные богословские познания станут важным фактором при определении на высокие духовные должности .

М.М. Сперанский написал общее введение к уставам духовных училищ, с изложением общих начал духовного образования, и первую часть академического устава, но остальные части устава составил Феофилакт Русанов, ибо Сперанский в начале 1809 г. был отвлечен Александром I для разработки Плана государственного преобразования России. К 1812 г. уставы духовных учебных заведений практически были подготовлены, но утверждение их задержалось в связи с Отечественной войной 1812 г. Они были утверждены лишь 30 августа 1814 г.

На завершающем этапе работы Комиссии (проведение реформы в жизнь) решающую роль сыграл ректор Петербургской духовной академии Филарет (Дроздов), впоследствии митрополит Московский. Исследователь духовного образования в России И.А. Чистович писал о нем: «В 1814 г. во всех постановлениях и распоряжениях Комиссии духовных училищ Филарет принимал самое живое и деятельное участие. В это горячее время Филарет, можно сказать, нес на своих плечах все это дело и в одно и то же время представлял обширнейшие и сложнейшие проекты, просматривал и дополнял уставы, подготовлял учебные заведения к преобразованию и наблюдал за преобразованиями их, организовывал порядок классных занятий в академиях и семинариях, составлял конспекты богословских наук для академий и семинарий, рассматривал программы академических и семинарских преподавателей, выбирал и рекомендовал учебники и держал в руках все нити учебных дел в России» .

Реформа 1808–1814 гг. сделала значительные улучшения по учебной части. Это проявилось в заметном подъеме духовного образования, в становлении отечественного богословия, патристики, церковной истории и церковного права. В это время были сделаны и первые шаги по пути «оживления веры»: создавались доступные «толкования», проповеди , катехизисы на русском языке» .

Реформа способствовала увеличению контингента преподавателей, в которых так нуждалась духовная школа, повышению их профессионального уровня. Преподавательский состав семинарий отныне формировался преимущественно из выпускников духовных академий, а уездных училищ – из выпускников семинарий. Духовная школа дала также немало образованных людей для возраставшего в первой половине XIX в. контингента чиновников светских административных учреждений: более трети чиновников составляли выходцы из духовной среды – воспитанники духовных семинарий. Поскольку реформа вводила новый порядок назначения и перевода священников в зависимости от ступени оконченного ими духовного учебного заведения и выданного аттестата, она изменила и отношение духовенства к своему профессиональному образованию. После реформы 1808–1814 гг. и принятых твердых требований для определения на духовные должности лиц со специальным духовным образованием духовенство убедилось, что чем солиднее получит оно такое образование, тем более благоприятными станут перспективы для духовной карьеры. Важным стимулом служили и льготы для окончивших семинарии, а тем более академии. Закон давал право занимать священнические места только окончившим полный курс семинарии. При этом на места определялись строго «по степеням, каждому разряду учеников присвоенным», то есть «лучшие по успехам» выпускники семинарий получали и более выгодные священнические места .

Известный церковный публицист и историк церкви Н.П. Гиляров-Платонов, сам вышедший из духовной среды, писал, что вследствие проведенной в начале XIX в. реформы духовной школы «ей сообщилась магическая сила: как прежде упирались, так теперь стали напирать. Кончить курс, быть «кончалым» стало мечтой, управляющей всеми помышлениями подрастающего духовенства. Магическую силу приобрело не только звание «кончалого», но и разряд, в котором курс кончен; кончивший курс в первом разряде всю жизнь потом свысока смотрел на второразрядного, тем более на третьеразрядного. Через двадцать лет по выходе из школы он всё еще видел в себе существо как бы из другого теста, слепленное из пшеничного, а не ржаного» .

Конечно, решить все проблемы не удалось. В первую очередь это относилось к расширению сети духовных учебных заведений. К началу учебно-духовной реформы в России существовало 3 духовных академии – Московская, Киевская и Петербургская (Казанская временно была переведена на положение семинарии), 35 семинарий и 76 уездных училищ с 25 тыс. учащимися. К концу царствования Александра I насчитывалось 3 академии; вместо планируемых 56 семинарий действовали 39, из предполагавшихся 360 уездных духовных училищ открылось 128, а численность приходских школ вместо предусмотренных 1080 составила лишь 170.

В течение XIX – начала XX вв. численность духовных учебных заведений и обучавшихся в них не претерпела существенных изменений (см. Таблицу 6).

Усиление реакционного правительственного курса, главным образом в сфере просвещения и цензуры, в последнее пятилетие царствования Александра I почти не коснулось духовного образования. В руководстве духовной школой не нашлось своих магницких и руничей, громивших в то время университеты. В духовной школе продолжала сохраняться и относительная свобода преподавания, какая была предусмотрена реформой 1808–1814 гг. Однако предпринимались попытки «приняться» и за духовную школу. В этом направлении пытался действовать «первоприсутствующий» в Синоде митрополит Евгений (Глаголевский) – «человек без широкого ума и дарований», как отзывались о нем со временники. Назначенный в 1824 г. министром народного просвещения А.С. Шишков (после отставки А.Н. Голицына) также пытался изменить «заразительные правила» 1808–1814 гг., но встретил противодействие со стороны влиятельного московского митрополита Филарета.

Таблица 6

Численность духовных учебных заведений и обучавшихся в них в I808–1914 гг. (за исключением церковно-приходских школ)

Источники: Преображенский И.Г. Отечественная церковь по статистическим данным с 1840/41 по 1890/91 гг. – СПб., 1901. С. 162, 168; Обзор деятельности ведомства православного исповедания за время царствования императора Александра III. – СПб., 1901. С. 559, 682–687; Титлинов Б.В. Духовная школа в России в XIX веке. – Вильна, 1908. С. 73–104; Смолин И.К. История Русской церкви. 1700–1917. Ч. 1. – М„ 1966. С. 667.

3. Духовное образование при Николае I

При Николае I система духовного образования подверглась существенным изменениям. Они проводились в контексте с реакционной политикой в просвещении и печати – в направлении усиления над ними надзора и регламентации. 1 марта 1839 г. был опубликован «Устав Духовно-учебного управления Святейшего Синода». Вводилась новая система управления духовного образования. В «Уставе» указывалось: «Вникая в необходимость тесной связи между управлением Православной Церкви и воспитанием юношества, приготовляемое в священное служение оной, мы признали за благо сосредоточить в Святейшем Синоде, как едином главном духовном правительстве империи Нашей, высшее заведование духовно-учебной частью, которой доселе было вверено особой Комиссии духовных училищ, а надзор за повсеместным исполнением по сей части законов вверить обер-прокурору Святейшего Синода». Тем самым упразднялась независимая от Синода Комиссия духовных училищ. Вместо нее учреждался Училищный комитет Синода в качестве его подразделения, и вся система духовного образования отдавалась под полный надзор обер-прокурора Синода .

В 1840 г. была введена новая программа семинарского преподавания. Решено было «потеснить» общеобразовательные предметы и в первую очередь особенно ненавистную Николаю I философию. Устав потребовал, чтобы из программ духовных семинарий были исключены все «светские познания», а всё преподавание было бы «проницаемо духом церковным». Из изучаемых в семинарии текстов латинских писателей потребовали исключить «места, проникнутые духом языческого мира», а из античной поэзии изъять те произведения, «в которых преобладает страсть и чувствительность». Предписывалось от них «остерегать юные умы; пусть они пленяются словом Писания и с тем вместе пропитываются его духом». На греческом языке дозволялось читать только творения «отцов церкви», а при изучении новых языков «удерживаться от чтения светских сочинений, а также и от сочинений, написанных в духе иноверия». В преподавании гражданской истории предписывалось «избегать усиленного критицизма, неосмотрительного политического направления, порождающего в незрелых умах наклонность к мечтанию судить о том, что не должно подчиняться их суждениям» . В семинариях резко сокращался объем общеобразовательных дисциплин, упразднялась философия.

Весьма показательно свидетельство ректора Вятской духовной семинарии Никодима Казанцева о содержании своей беседы с обер-прокурором Н.А. Протасовым. «Помните, – говорил ему Протасов, – семинария – не академия. Из академий идут профессоры: им много знать нужно. Из семинарий поступают священники по селам. Им надобно знать сельский быт и уметь быть полезным крестьянину даже в его делах житейских... На что такая огромная богословия сельскому священнику? К чему ему нужна философия, наука вольномыслия, вздоров, эгоизма и фанфаронства? На что им тригонометрия, дифференциалы, интегралы? Пусть лучше затвердят хорошенько катехизис, церковный устав, нотное пение и довольно! Высокие науки пусть останутся в академиях». При этом Протасов ссылался на мнение Николая I: «Ты знаешь, – говорил Протасов Никодиму, – когда я напомнил государю, что в духовных семинариях читают философию, государь с гневом и недоумением воскликнул: «Как? У духовных есть философия, эта нечестивая, безбожная, мятежная наука? Изгнать ее!» .

Преподавание философии сохранялось в сильно сокращенном виде лишь в духовных академиях, а в семинариях этот предмет был заменен курсами логики и психологии. По изданной в 1840 г. программе семинарского преподавания в качестве наиболее важных предметов стали пастырское богословие и гомилетика. Вводились и новые предметы, необходимые, по мнению Николая I, для будущих пастырей церковных приходов: преподавание агрономии, медицины, дабы окончившие семинарию при выполнении своих священнических обязанностей могли оказывать элементарную медицинскую помощь на селе и давать сельским прихожанам полезные советы по агрономии. В 1843 г. в духовных семинариях были отобраны 58 «отличных по наукам и благонравию» учеников и направлены в Горыгорецкую агрономическую школу (в Белоруссии). Они должны были пройти там трехгодичный курс агрономии с тем, чтобы преподавать этот предмет в семинариях. В 1845 г. в семинариях, где введен был курс агрономии, этому предмету обучались 4821 человек, а через год уже 6864 . В 1843 г. в семинариях были введены курсы педагогики, а для обладавших способностями к рисованию – иконописание .

В связи с тем, что численность оканчивавших духовные семинарии стала превышать наличие вакантных священнических мест в приходах, в 1842 г. Николай I разрешил принимать выпускников семинарий на государственную службу, отменив существовавшие ограничения. А в 1850 г. по тем же мотивам распоряжением Св. Синода было отменено обязательное обучение сыновей духовенства в духовных школах. В 1851 г. последовало распоряжение Синода об ограничении контингента обучающихся в семинариях.

Быт семинаристов оставался традиционно таковым же, как и в конце XVIII – начале XIX вв. Неимущие (казеннокоштные) семинаристы размещались в казенных общежитиях (бурсах). Распорядок дня в семинарии был таков. Семинаристов поднимали в 6 час. утра, в 7 час. и затем завтрак, до 9 час. подготовка к урокам, с 9 до 12 час. уроки, с часу до двух пополудни – обед, после обеда отдых или прогулка, с 6 до 8 час. вечера «домашние упражнения», в 9 час. ужин и в 10 час. отход ко сну.

В воскресные и праздничные дни все семинаристы непременно должны быть в церкви на богослужении. В свободное время семинаристы могли заниматься чтением книг, но лишь разрешенных начальством, которое строго следило за тем, что читают семинаристы. Рекомендовалось на досуге заниматься пением, но лишь духовного содержания. Отлучаться из общежития в свободное время можно было только с разрешения начальства, к которому каждый увольнявшийся непременно должен был являться. На время каникул – рождественских (с 24 декабря по 7 января), пасхальных (страстная неделя перед Пасхой и светлая после нее) и летних (с 15 июля до 1 сентября) своекоштных семинаристов отпускали к родителям.

Надзор за соблюдением семинаристами предписанных правил возлагался на инспектора семинарии, в помощь которому назначались «благонамеренные» семинаристы из старших классов. Инспектор надзирал и за поведением своекоштных семинаристов, живущих на частных квартирах: регулярно посещал их, следил, не читают ли они запрещенные книги и не заняты ли «недозволенными развлечениями».

В 30-х годах XIX в. стали создаваться специальные школы для обучения дочерей духовенства. Первая такая школа была открыта в 1832 г. в Москве.

В 1843 г. в Царском селе под покровительством великой княжны Ольги Николаевны открылось трехклассное училище для дочерей духовенства. В нем преподавались Закон Божий, церковное пение, русская грамматика, российская и краткая всеобщая история, география, арифметика, каллиграфия, рисование узоров для шитья и «разные рукоделия».

К концу царствования Николая I были открыты 22 женские трехгодичные духовные училища. Кроме духовных и общеобразовательных предметов для обучения девочек домашнему хозяйству в каждом училище положено было иметь огород, сад, скотный двор, птичник. Введено было также обучение воспитанию детей, ухода за больными, ознакомлению со свойствами лекарственных растений .

4. Преобразования в системе духовного образования при Александре II

В начале царствования Александра II, в связи с подготовкой ряда реформ в социальной, административной, судебной и образовательной сферах, был поставлен вопрос и о проведении реформы системы духовного образования. Подготовка и проведение реформ проходили в обстановке общественно-политического подъема в стране. В прессе того времени, духовной и светской, оживленно обсуждались насущные проблемы всех сторон жизни России, в том числе и проблемы положения Русской Православной Церкви, проведения назревших реформ и не в последнюю очередь реформы духовного образования.

Среди многочисленной литературы начала 60-х годов о положении духовенства и состоянии духовной школы особенно горячий отклик получило вышедшее в 1862 г. автобиографическое произведение «Очерки бурсы» Н.Г. Помяловского, бывшего воспитанника духовной школы. В нем писатель с беспощадной прямотой раскрыл бездушную и жестокую атмосферу системы образования и воспитания в духовных училищах.

Первые шаги к подготовке учебно-духовной реформы были предприняты уже в конце 50-х годов. В 1858 г. с целью ознакомления с состоянием духовных учебных заведений на местах Александр II посетил Ярославскую, Вологодскую, Нижегородскую и Литовскую православные духовные семинарии. Одновременно были затребованы мнения ректоров духовных академий и семинарий о необходимых преобразованиях в системе духовных учебных заведений. В 1859 г. на основе присланных ими сведений был составлен Общий Свод, для рассмотрения которого и подготовки проекта реформы по повелению императора был учрежден специальный Комитет при Синоде.

Подготовка проекта проходила сложную бюрократическую процедуру. Проект разрабатывался в Комитете более трех лет. В 1863 г. подготовленный проект был разослан по епархиям для его обсуждения. Изучение и обсуждение проекта на местах заняло еще три года. Для выработки окончательного варианта проекта 19 марта 1866 г. был учрежден под председательством киевского митрополита Арсения (Москвина) новый Комитет при Синоде в составе ректоров духовных академий и университетов, а также четырех протоиереев. Для подготовки окончательного проекта Комитету потребовалось еще более года. Наконец 14 мая 1867 г. представленный императору проект Устава о духовных училищах был утвержден и получил силу закона .

Согласно Уставу отныне в духовные учебные заведения было разрешено принимать детей всех сословий, в том числе и податных. Духовные семинарии получали определенную автономию в решении своих внутренних дел. Существенно расширялось преподавание общеобразовательных дисциплин. Упразднено было деление на главные и второстепенные предметы. Преподавание стало более близким к жизни. Программа обучения в семинарии приближалась к гимназической; тем самым выпускникам семинарий облегчалось поступление в университеты. Устав запрещал применять к семинаристам практиковавшиеся ранее телесные наказания, а также и такие, как «стояние на ногах в классе, совершение земных поклонов, стояние на коленях во время совершения утренней и вечерней молитв, обеда и ужина, оставление после уроков», назначение в виде наказания «физических работ». Но оставлены в качестве мер наказания «голодный стол» (хлеб и вода на несколько дней) и «карцер».

При 6-летнем сроке обучения в семинарии первые два́ года семинаристы находились «на казенном содержании», а последующие четыре казенное содержание предусматривалось лишь для тех, кто дал обязательство по окончании семинарии избрать стезю священнического служения. «Достойным» семинаристам (хорошо успевающим и «примерного поведения») выплачивалась стипендия в размере 90 руб. в год. Предоставление окончившим семинарии права поступать в университеты привело к тому, что «семинаристы устремились в университеты», число поступающих в духовные академии снизилось. Уменьшение желающих по окончании семинарии идти в священники явилось «тревожным симптомом». «Само духовенство все чаще пользовалось правом обучать своих сыновей в гимназиях, чтобы обеспечить им светскую карьеру и избавить от стесненного положения приходского священника или учителя семинарии и духовного училища» . В связи с этим в 1871 г. вновь был введен запрет окончившим семинарии поступать в университеты.

14 мая 1867 г. Александр II утвердил представленное обер-прокурором Св. Синода Л.Д. Толстым «Положение об Учебном комитете при Святейшем Синоде». Прежнее Духовно-учебное управление как излишне «громоздкое» упразднялось на том основании, что по новому уставу духовных семинарий и училищ значительная часть функций по управлению ими отходила на места. Штат образованного при Синоде Учебного комитета сокращался до 10 человек, включая его председателя (духовного лица), существенно суживалась и его компетенция, ограниченная решением дел общего характера .

В 1867 г. началась подготовка нового устава духовных академий. Синод обратился к духовным академиям с предписанием прислать предложения на этот счет. Они прислали свои докладные записки, которые были переданы на изучение особой комиссии, готовившей устав Важную роль в разработке устава играл член этой Комиссии известный ученый-богослов, литовский архиепископ (впоследствии митрополит) Макарий (Булгаков), который отстаивал необходимость предоставления духовной школе «свободного и правильного развития» в соответствии с требованиями времени. 30 мая 1869 г. Устав был утвержден императором .

Особенное внимание обращалось на развитие богословских наук. Отныне в духовную академию могли поступить лица всех сословий, обязательно православного исповедания, с представлением свидетельства (аттестата) об окончании духовной семинарии или классической гимназии. Особое внимание Устав обращал на развитие «высшего образования для просвещенного служения Церкви», что способствовало повышению уровня в академиях богословской науки. Была существенно расширена программа преподавания. Введена была специализация по трем отделениям (или факультетам): богословскому, церковно-историческому и церковно-практическому, при этом во втором и третьем отделениях «небогословские науки» получили преобладание над «богословскими». Все предметы были разделены на общеобразовательные («общеобязательные») и специальные («отделенские»), К первым относились: 1) Священное Писание ; 2) введение в богословие; философия (сюда же входили логика, психология и метафизика); 4) история философии; 5) педагогика; 6) один из древних языков (по выбору студента) и литература на нем; 7) один из современных европейских языков (французский, немецкий или английский). Они преподавались на всех трех отделениях. На богословском отделении изучались: 1) догматика и история догматов, 2) нравственное богословие, 3) сравнительное богословие, патристика, 5) древнееврейский язык, 6) библейская история. На церковно-историческом отделении специальными предметами были: 1) библейская история Ветхого и Нового Заветов, 2) всеобщая церковная история, 3) история Русской Церкви, 4) история и обличение русского раскола, 5) всеобщая светская история, 6) русская история. На церковно-практическом отделении преподавались следующие специальные дисциплины: 1) пастырское богословие, 2) гомилетика, 3) история проповеди в Православной Церкви и на Западе, 4) церковная археология, 5) литургика, 6) церковное право, 7) теоретическое литературоведение – история русской литературы с обзором важнейших произведений зарубежной литературы, 8) русский и другие славянские языки. Устав разрешал вводить и дополнительные предметы.

Все обучение в академиях было рассчитано на 4 года. В течение трех лет студенты проходили полный курс как общеобразовательных, так и специальных дисциплин. По успешном окончании третьего курса студент представлял «квалификационную работу», на основании которой ему присваивалась степень кандидата богословия. На четвертый курс академии допускались лишь получившие все отличные оценки на заключительном экзамене третьего курса. На четвертом курсе студенты под руководством профессоров готовились к преподавательской деятельности в семинариях. При этом студенту предоставлялось право выбора предмета, по которому он специализировался и впоследствии преподавал его в семинарии. Одновременно на четвертом курсе студент сдавал магистерские экзамены и готовил магистерскую диссертацию, после публичной защиты которой получал ученую степень магистра богословия. Ученая степень доктора богословия присуждалась после защиты докторской диссертации и при условии, что соискатель ее уже имел ученую степень магистра богословия.

По уставу 1869 г. духовные академии получали новые штаты преподавателей, а их жалованье приравнивалось к университетскому (согласно университетскому уставу 1863 г.). В каждой академии предусматривалось наличие 9 ординарных и 9 экстраординарных профессоров, 8 доцентов и 3 преподавателей современных иностранных языков. Академия могла иметь и приват-доцентов (число их не устанавливалось) на положении внештатных преподавателей. Для получения должности экстраординарного профессора достаточно было диплома магистра богословия, а ординарного – доктора богословия.

Новый Устав предоставлял академиям значительную самостоятельность – право выбора ректора, профессуры (тайным голосованием). Вопросы управления академией, обучения и воспитания студентов находились в ведении Академического совета, хозяйственная часть – в ведении Правления академии. По новому уставу ректором мог быть и представитель белого духовенства, хотя предпочтение отдавалось лицу в монашеском звании. Богословские предметы преподавали только духовные лица, а общеобразовательные могли преподавать и светские профессора, что способствовало появлению в духовных академиях светской профессуры. Ректора, его помощников (ассистентов), инспектора и профессоров после их избрания утверждал в должности Синод.

Академии получали право устраивать публичные чтения своих профессоров, основывать ученые общества, публиковать научные труды и источники, при этом они не подвергались, как ранее, цензуре. Хотя уставы 1867–1869 гг. предоставляли право поступать в духовные учебные заведения лицам из всех сословий, однако представители не из духовной среды составляли среди учащихся всего 8%.

Согласно уставам духовных училищ и семинарий (1867 г.) и университетскому (1869 г.) окружные академические управления, введенные в 1808 г., упразднялись, и университеты лишались функций быть во главе учебных духовных округов. Семинарии и духовные училища отныне возглавлялись правлениями, состоявшими из представителей преподавательского состава этих семинарий и епархиального духовенства. Из ведения духовных академий изымалась духовная цензура.

В 1868 г. был издан Устав епархиальных женских училищ, расширявший программу преподавания в них и устанавливавший шестилетний срок обучения. Содержание этих училищ возлагалось на епархии. В эти школы за особую плату могли поступать и девушки из недуховных семей. Выпускницы таких школ обычно поступали учительницами в земские и церковно-приходские школы.

5. Духовная школа в конце XIX – начале XX вв.

Контрреформы в царствование Александра III затронули и духовную школу. В начале 80-х годов были изданы новые уставы учебных заведений (в «исправление» уставов 1867–1869 гг.), преследовавшие цель ликвидации автономии духовных академий и семинарий, усиления надзора за студентами академий и семинаристами. Для этого имелись и свои резоны. Новые веяния 60–70-х годов не обошли и духовные учебные заведения. Власти с тревогой отмечали участие в народническом движении студентов духовных академий и семинаристов старших курсов. Беспокоили и факты «нигилизма», и даже «атеизма», замеченные среди учащихся духовных школ. У студентов академий и семинаристов находили «крамольную» литературу социалистического и атеистического содержания. Еще в начале 60-х годов министр народного просвещения А.В. Головнин в одной из «всеподданнейших записок» царю писал: «Духовные школы дали нам известных нигилистов, которые старались распространять самые безобразные, крайние учения» . Это отмечал несколько позднее и московский митрополит Иннокентий (Вениаминов). В своем трактате «Несколько мыслей касательно воспитания духовного юношества» он с тревогой писал: «Дети поступают в [духовные] училища благонравными, а из училища выходят с испорченною нравственностью и совсем не с молитвенным духом... В духовных академиях у нас появились уже вольнодумцы и даже безбожники..., и этот злой дух проявляется уже и в семинаристах» . Проведенные в конце 70-х годов ревизии семинарий обнаружили «снижение церковности учащихся и падение дисциплины». Это явилось одной из серьезнейших причин принятия уже в начале царствования Александра III ряда мер по устранению этих явлений в духовной школе.

В 1881 г. при Синоде была образована комиссия во главе с епископом Сергием (Ляпидевским) для пересмотра уставов духовных учебных заведений 1867–1869 гг. К концу 1883 г. она представила на обсуждение Синода подготовленные ею проекты уставов духовных учебных заведений. После дополнений и исправлений проекты были представлены императору. 20 апреля 1884 г. был утвержден «Устав православных духовных академий» . Этот Устав (его называли «антиуставом») ставил целью не столько научное образование будущего духовенства и учителей Русской Церкви, сколько подготовку политически и конфессионально благонадежного церковно-административного персонала, который должен был к тому же поставлять преподавателей для духовных учебных заведений низшего звена. Устав отменял выборность ректоров и инспекторов, которые снова стали назначаться Синодом. Сокращена компетенция советов духовных академий, из ведения которых был исключен ряд административных, учебных и хозяйственных вопросов. Упразднялись отделения (факультеты). Усиливалась зависимость академий от Синода и тех епархиальных архиереев, в епархиях которых находились академии. С 1884 г. ректорами академий Синод стал назначать только «ученых монахов» (лиц монашеского звания, имевших ученые степени). Отныне кандидатуры на преподавательские должности не выбирались, а представлялись епархиальным архиереем и утверждались Синодом. Все богословские и философские предметы были сделаны обязательными для всех студентов. Остальные предметы были разделены на две группы: словесные (теория словесности и всеобщая история, русский и церковно-славянский языки, палеография, история русской литературы, древнееврейский язык и библейская археология) и исторические (история, разбор западноевропейских исповеданий, история и обличения русского раскола, всеобщая и российская гражданская история). Устанавливались три специальности ученых степеней магистра и доктора: 1) богословия, 2) церковной истории и 3) канонического права.

С введением в действие академического устава 1884 г., как отмечал известный богослов-академик Н.Н. Глубоковский, бывший студентом Московской духовной академии в 1884–1889 гг., наступила эпоха «академической поднадзорности, приведшая к бесправной безответственности при господстве и обилии всяких стеснений» . По уставу 1884 г. епархиальный архиерей получил право «начальственного» наблюдения за направлением преподавания и воспитания в академии. Полномочия преподавательских органов управления – Совета и Правления – были сужены, отменена баллотировка (выборность) при занятии профессорской кафедры, первые административные должности были предоставлены монахам, независимо от их образовательного и даже морального уровня, усилен контроль со стороны ректора академии.

К общеобразовательным предметам были отнесены Введение в курс богословских наук, Священное Писание Ветхого Завета, Священное Писание Нового Завета, библейская история, догматическое богословие, нравственное богословие, пастырское богословие, гомилетика и история проповедничества, педагогика, церковное право, патристика, история церкви, церковная археология и литургика, история философии, логика, психология, метафизика и, кроме того, по шесть предметов первого (словесного) или второго (исторического) специальных отделений, предоставляемых изучению со 2-го курса на выбор учащихся, а также и из древних (греческий или латинский) и один из новых (английский, немецкий, французский) языки. В ряде академий вводились и свои предметы сверх указанных (апологетика в Московской, восточные языки и этнография народов Поволжья в Казанской). Такая многопредметность признавалась главной причиной снижения уровня богословского образования. Высказывались мнения: «Лучше изучить немного, но основательно, чем много и поверхностно».

В учебном плане была отменена специализация по интересующим вопросам, и большинство дисциплин сделаны «общеобразовательными», что сказалось на снижении их научного уровня и основательности знаний студентов. Усилен контроль инспектора и двух его помощников над студентами. Речь шла об усилении церковного контроля за высшими духовно-учебными заведениями, строгой регламентации их научной, учебной и воспитательной жизни, стремление оградить их от «вредного» светского влияния и направить на узко утилитарные церковные нужды. В результате, из 200 выпускников, ежегодно оканчивавших академии, лишь немногие постригались в монашество или рукополагались в священство. Неохотно они шли и на духовно-педагогическое поприще. Несмотря на то, что обучавшиеся четыре года в академии обязаны были шесть лет прослужить в духовном ведомстве, массовое бегство выпускников академий с каждым годом усиливалось . Вместе с тем духовная академия рассматривалась ее воспитанниками как средство «воспользоваться возможностью при казенном содержании выйти в господа, перейти из среды сельского духовенства в более привилегированную – чиновников духовного и светского ведомств» – писал один из ревизоров в 1908 г.

В 1889 г. изданы «Правила для рассмотрения сочинений, представленных на соискание богословский степеней». Они резко стеснили свободу исследований по богословию. «Правила» требовали, чтобы «сочинения заключали в себе такую полноту и определенность изложения, <...> при которой не оставалось бы сомнения в истинности православного учения, а также точность выражений, которые устраняли бы всякий повод к ложным вопросам». Категорически не допускались к защите «такие труды, в которых отрицается хотя бы с видимостью научных оснований, достоверность таких событий, к которым церковное предание и народное верование привыкли относиться как к достоверным». Отменялись публичные диспуты при защите магистерских и докторских диссертаций; ученые степени присваивались на основании отзывов рецензентов. Снизился уровень самих диссертаций, которые превратились в упрощенные компиляции, не дававшие ничего нового и оригинального. Цензурные стеснения привели к тому, что ученые силы в духовных академиях стали сосредотачиваться на вопросах археологических, исторических, филологических, ибо неосторожное выражение или сомнительная мысль могли лишить автора искомой ученой степени .

Ужесточилась духовная цензура, что привело к снижению теоретического уровня богословских исследований. Существенно сужалась компетенция академических советов духовных академий и усиливалась их зависимость от епархиальных архиереев.

22 августа 1884 г. был утвержден и новый «Устав духовных семинарий» . Он также отменял введенную в 1867 г. выборность ректора и инспектора семинарий; в учебную программу вводились новые богословские предметы: библейская история, история русского раскола, сравнительное богословие, апологетика. На философском курсе обзор философских учений был заменен краткой философией и дидактикой. За счет сокращения философии и математики увеличивался курс по русской литературе, расширено преподавание церковного пения. Расширялось преподавание латинского и древнегреческого языков. Изучение новых европейских языков стало факультативным. «Для улучшения религиозно- нравственного воспитания» в семинариях вводилась должность «духовника семинарии». Введена была плата за обучение в семинарии для лиц не из духовного сословия. Введен строгий контроль за библиотеками семинарий. Из них изымались выходившие ранее журналы либерального направления, книги Н.Г. Помяловского, И.М. Сеченова, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.А. Добролюбова, Н.А. Некрасова, Д.И. Писарева, Виктора Гюго. За чтение этих книг семинаристов сажали в карцер. В уездных духовных училищах усилено было преподавание русского и церковно-славянского языков, а также церковного пения.

Однако предпринимавшиеся для «оздоровления» духовных учебных заведений меры, как показало начало XX столетия, не принесли ожидаемых результатов. Революционные события 1905–1907 гг. затронули семинарии и духовные академии. В их стенах создавались политические организации и кружки. Осенью 1905 г. десятки семинарий и все четыре академии были охвачены забастовками Дело доходило до покушений на ректоров и инспекторов академий и семинарий. «Везде разливался яд протестантского реформаторства и политического либерализма» . Студенты требовали предоставления им совещательного голоса в академии, освобождения от инспекторского надзора, свободы студенческих сходок и собраний, расширения курса светских дисциплин в академической программе, свободной специализации, расширения приема в академии представителей других сословий. Преподаватели также требовали автономии и демократизации академического строя, восстановления выборности ректорской должности, расширения состава Совета и Правления университета.

Правительство пошло на некоторые уступки. Временные правила 1906 г. для духовных академий, принятые под влиянием волнений, начальственное наблюдение архиерея было заменено его попечительством. Для занятия должности ректора допускалось и светское лицо, расширялся академический совет за счет включения в него и представителей младших преподавателей. Совету предоставлялось право окончательного присуждения ученых степеней и самостоятельного решения учебных вопросов.

После поражения революции 1905–1907 гг. власти снова приняли ряд мер по «укреплению» духовной школы. В 1908–1909 гг. Св. Синод провел ревизии духовных учебных заведений. Ревизоры обнаружили в них много «Светского духа и церковного либерализма, упадок дисциплины». Синод поручил Ученому комитету переработать уставы и пересмотреть штаты академий, семинарий и духовных училищ. Особое значение в новых уставах придавалось усилению религиозного и нравственного воспитания.

2 мая 1910 г. был издан новый «Устав духовных академий». В 1912 г. в него были внесены некоторые дополнения. Устав 1910/1912 гг., предусматривал увеличение кафедр в академиях и соответственно расширение штата преподавателей. Были открыты кафедры истории византийской и славянских церквей, введены практические занятия со студентами. Но особое внимание уделялось «религиозному и нравственному воспитанию студентов и укреплению дисциплины». Посещение богослужений стало обязательным и для преподавателей, и для студентов. Ректору университета присваивался епископский сан, а инспектору – сан архимандрита. От преподавателей требовалось читать лекции «в строго православном духе». Отменена была возвращенная в 1906 г. академическая автономия. Повышалась роль инспекторов и их помощников, отвечавших за религиозно-нравственное воспитание и за дисциплинарный надзор за студентами и семинаристами.

В то время из-за нежелания выпускников академий и семинарий избрать себе духовную стезю возникла острая нехватка священников в епархиях. Св. Синод принял решение организовать в Москве, Житомире и Оренбурге специальные пастырские курсы для дьяконов и лиц с незаконченным семинарским образованием; окончившие эти курсы сразу рукополагались в священники .

В 1914 г. в Государственную думу был внесен проект об учреждении в Томске пятой православной духовной академии. Дума одобрила проект, но начавшаяся мировая война помешала его осуществлению.

После Февральской революции 1917 г. Комиссия из представителей духовных академий выработала проект нового устава духовных учебных заведений и представила его на рассмотрение Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917–1918 гг. Предусматривалось восстановление принципа выборности, открытый характер преподавания, более детальной специализации, а также допущения в духовные академии женщин на положении «вольнослушальниц».

С установлением советской власти и во исполнение декрета 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» духовные учебные заведения были закрыты. Однако в начале 20-х годов предпринимались попытки возродить высшую духовную школу. В 1920 г. в Петрограде был открыт Богословский институт, просуществовавший до мая 1923 г., а спустя два года – Высшие богословские курсы, закрытые властями через три года.

Несмотря на неблагоприятные явления в жизни православной духовной школы, обусловленные изменениями в политическом курсе российского самодержавия, заслуги ее в развитии культуры и вообще в духовной жизни страны были несомненны.

Наиболее значительными успехи были в высшем духовном образовании, представленном духовными академиями. За исследуемое столетие численность студентов достигла свыше 900 человек (т.е. утроилась). Академии превратились в крупные центры подготовки педагогических кадров для системы духовного просвещения и развития русского богословия. Они являлись важными (и фактически единственными) центрами разработки богословских наук в России, публиковали фундаментальные исследования, имели свои периодические издания.

Ведущее место в этом плане занимала Московская духовная академия, особенно в разработке патрологии, русской церковной истории в области догматического богословия, канонического права, истории духовной литературы, апологетики, религиозной философии. Академия издавала свой журнал «Богословский вестник».

В Петербургской духовной академии проводились фундаментальные исследования в области догматического богословия, канонического права, истории первых веков христианской церкви, византинологии. С 1821 г. академия издавала богословский журнал «Христианское чтение», в котором публиковались переводы творений отцов церкви, церковно-исторические и богословские сочинения, труды византийских историков, а также античных философов.

В Киевской академии успешно разрабатывались проблемы литургики, гомилетики, сравнительного богословия, истории западных церквей.

Особенностью Казанской духовной академии было ее Миссионерское отделение, на котором преподавались восточные языки, этнография, история ислама, буддизма, миссионерское дело. Много внимания уделялось изучению старообрядчества. Выпускники академии просвещали народы Поволжья и Сибири, а также вели миссионерскую деятельность за пределами России – в Северной Америке, Корее, Японии, Китае. В издаваемом академией журнале «Православный собеседник» печатались материалы деяний вселенских и поместных соборов, памятники древнерусской литературы (например, «Стоглав», произведения Иосифа Волоцкого , Максима Грека). Профессора академии переводили на восточные языки книги Ветхого и Нового Завета, Православный катехизис, богослужебные руководства для русских миссионеров, направляемых в восточные страны.

В системе высшего духовного образования трудились выдающиеся ученые-богословы и историки церкви. Среди них особенно выделялись: ректор Московской духовной академии, богослов и историк церкви протоиерей А.В. Горский, чьи блестящие лекции были так же популярны, как и лекции по русской истории В.О. Ключевского; профессор Петербургской духовной академии В.В. Болотов, которого называли «гордостью русской науки»; профессор Казанской духовной академии П.В. Знаменский – автор многих учебников и глубоких исследований по истории Русской Церкви; профессор той же академии – крупный ученый в области церковного права И.С. Бердников.

Некоторые университетские профессора преподавали и в духовных академиях: так, профессор Казанского университета А.П. Щапов одновременно был и профессором Казанской духовной академии, В.О. Ключевский свой курс русской истории читал и в Московской духовной академии.

Духовная школа занимала солидное место в обшей системе образования в России. Только за 1837–1891 гг. православные духовные учебные заведения окончили 2 млн. 878 тыс. человек, в том числе 28,6тыс. – духовные академии, 850,5тыс. – семинарии и до 2 млн. – епархиальные училища . Система духовного образования подготовила не только большой контингент церковных пастырей и видных церковных деятелей, но и трудившихся на «светском поприще» – в политике, науке, литературе и искусстве. Воспитанниками духовной школы были такие знаменитые люди, как выдающийся государственный деятель М.М.Сперанский, известные историки А.П. Щапов и В.О. Ключевский, общественные деятели и публицисты-демократы Н.Г. Чернышевский и Н.А. Добролюбов, писатели Н.Г. Помяловский, Г.И. Успенский, Н.Н. Златовратский, Д.Н. Мамин-Сибиряк, художники братья A.M. и В.М. Васнецовы.

6. Церковно-приходская школа

Как указывалось выше в этой главе, реформа 1808–1814 гг. в качестве первой ступени духовного образования предусматривала церковно-приходскую школу. Она предназначалась для начального обучения детей и других сословий, в первую очередь податных.

В первой половине XIX в. церковно-приходская школа не получила широкого развития. По данным И.Преображенского, в 1841 г. числилось 2700 церковно-приходских школ с 25 тыс. учеников. Существенный рост церковно-приходских школ начался в 50-х годах XIX в.: в 1851 г. насчитывалось уже 44713 школ с 93350 учениками, а в 1860 г. – соответственно 7 907 и 133 666 . Этому несомненно способствовала обстановка общественно-политического подъема в связи с подготовкой отмены крепостного права и разработкой других реформ Само правительство было заинтересовано в дальнейшем распространении церковно-приходских школ. Александр II, ознакомившись 4 июня 1861 г. с представленными обер-прокурором Синода А.П. Толстым сведениями, выразил свое удовлетворение и распорядился «об успехах по лому делу» доносить ему «ежемесячно». 26 июня 1861 г. последовал указ Синода епархиям об этом, Указ довели до сведения всех приходских священников под расписку, и он принял обязывающий характер «С этого момента открытие церковно-приходских школ приняло лавинообразный характер», – отмечает историк С.В. Римский. Уже в 1861 г. число церковно-приходских школ возросло до 18587, а число учеников в них до 320350 .

18 января 1862 г. Александр II утвердил решение Совета Министров, которым Церкви разрешалось и впредь учреждать церковно-приходские школы. Одновременно и Министерству народного просвещения предписывалось на всей территории страны открывать свои начальные школы, при этом оба ведомства обязывались оказывать друг другу помощь «по мере возможности». Однако Министерство народного просвещения не склонно было отдавать начальное обучение в руки «поповства», которое «может и способно лишь растлевать и губить» . На этой почве возникли серьезные трения между Министерством народного просвещения и духовным ведомством, представители которого считали, что начальное обучение вообще должно принадлежать духовенству, о чем определенно писал Н.П. Гиляров-Платонов в записке «О первоначальном обучении народа», поданной Александру И.

Земская реформа 1864 г. предоставляла земствам заводить свои начальные школы. Таким образом, с 60-х годов в стране официально действовали три типа начальной школы – церковноприходская, министерская и земская. В пореформенный период самостийно возникли и крестьянские «школы грамотности». Они создавались по инициативе крестьян и за свой счет. Распространение таких школ было вызвано, с одной стороны, возросшим стремлением крестьян к образованию, которое всё более осознавалось ими как практическая необходимость, а с другой – недостатком существовавших начальных школ (церковно-приходских, министерских и земских). К тому же эта форма обучения была «дешевле» и более доступна «мужицкому карману»: учеба проходила в крестьянской избе, а непритязательные «учителя» из «захожих грамотеев» (отставных солдат, женщин-"черничек», монахов, «изгнанных из обителей за мирские искушения», а также и самих крестьян, выучившихся грамоте на стороне) довольствовались обычно медными грошами, «теплой печкой и куском хлеба». Разумеется, «качество» такого обучения оставляло желать лучшего, но крестьяне были довольны тем, что такая школа учила сельских детей читать и писать. Численность этих школ быстро росла в 80-х – начале 90-х годов: по официальным данным, в 1884 г. их было зарегистрировано 840, в 1888 г. – 9215, а в 1892 г. – уже 15 143 с 365464 учащимися .

Между тем церковно-приходская школа, начиная с 1864 г., стала стремительно сокращаться, о чем свидетельствуют следующие данные, приведенные С.В. Римским (см. Таблицу 7).

Таблица 7

Церковно-приходская школа в 1863–1881 гг.

Реформа духовного образования является одним из важных направлений деятельности Русской Православной Церкви в настоящее время. Особенностью реформы является ее последовательность и открытость. К участию в разработке всего объема документов и нормативных актов реформенного процесса привлекаются специалисты из центральных и региональных духовных учебных заведений, а также консультанты из светской высшей школы. Положения реформы проходят обсуждение и доработку на заседаниях Архиерейских Соборов и Священного Синода Русской Православной Церкви. Особое попечение об образовательной реформе имеет Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий.

Вопрос реформы Духовной школы впервые был поднят на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви 1989 года. Собор принял Определение о необходимости обеспечения высшего богословского образования для пастырей Церкви на базе Духовных семинарий. На момент работы Собора в Русской Православной Церкви было две академии и три семинарии. В начале 90-х годов основное внимание Церкви было обращено на открытие новых духовных учебных заведений. Параллельно велось обсуждение перспектив совершенствования учебного плана и программ семинарии.

По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия к Архиерейскому Собору 1994 года был разработан документ, определявший задачи Церкви в области богословского образования. Положения данного документа вошли в специальное Определение Собора. Архиерейский Собор подтвердил необходимость разработки нового стандарта высшего богословского образования для применения в Духовных семинариях и богословских факультетах с учетом дореволюционного опыта духовной школы, а также наработок современных отечественных и зарубежных богословских учебных заведений.

2 октября 1997 года Священный Синод утвердил представленный Учебным комитетом новый типовой Учебный план Духовной семинарии, а также проекты типовых академического и семинарского уставов. Согласно принятому направлению реформы семинария была преобразована в пятилетнее высшее учебное заведение. В учебный план семинарии были возвращены гуманитарные дисциплины, удаленные из него в годы хрущевских гонений.

Особое внимание в процессе разработки нового образовательного стандарта было уделено объему и месту гуманитарных предметов в образовательном процессе. Был учтен дореволюционный опыт реформ духовного образования, а также современные учебные планы зарубежных православных богословских учебных заведений. Главной целью совместной работы церковных ученых и педагогов-методистов стала разработка такого образовательного стандарта, который позволит Церкви за пять лет подготовить образованного и вместе с тем укорененного в православной традиции кандидата к принятию священного сана.

Согласно новому учебному плану в семинарии стали изучать традиционные для высшей школы и духовного образования гуманитарные предметы (педагогику, литературу, правоведение, философию, риторику, стилистику), при этом количество часов по богословским предметам было увеличено. Также благодаря реформе в семинарскую программу были введены такие предметы богословского и церковно-исторического круга как миссиология, история Поместных Церквей, церковное искусство, Апологетика и пастырское богословие.

После осуществления в 2003 году первого выпуска семинариями, перешедшими на пятилетний срок обучения, естественным продолжением реформы семинарского образования стал переход духовных академий на трехлетний срок обучения. Академии стали учебно-научными центрами по подготовке преподавательских, научных, исследовательских и административных кадров для системы духовного образования, церковно-научных центров, синодальных и иных церковно-административных учреждений. Обучение в академиях стало специализированным, трехлетним, осуществляемым по 4-м отделениям (богословскому, библейскому, историческому и церковно-практическому). Значительное время выделяется специализированным и авторским курсам, отражающим лучшие достижения церковной науки и актуальную проблематику церковной жизни. Повышение уровня научной работы в академиях стало возможным исключительно благодаря существенному повышению уровня образования в семинариях.